Шаляпин в Петербурге-Петрограде
Шрифт:
переживал разрыв с теми, кто был ему дорог. Из Петербурга Шаляпин писал
Горькому:
«Дорогой Максимыч!
Как искренно жалею я, что тебя не было здесь. Какая это удивительная
вещь, и какой был у нас в театре праздник. Я видел, как не один десяток
участвующих на сцене — плакали, а я, я и до сих пор не могу еще равнодушно
петь эту оперу. Боже мой, сколько там народушки есть, сколько там правды,
несмотря на отсутствие, может быть, исторически
запутанность в либретто. Ты, конечно, знаешь ведь, что Мусоргский затевал
нечто огромное, но, во-первых, его недуг, а во-вторых, и смерть помешали ему
осуществить то, что задумал он и Влад. Вас. Стасов. Экая жаль! Какие
удивительные народные семена растил этот удивительный Модест Мусоргский
и какие гады всю жизнь вертелись в его вертограде и мешали растить ему
народное семечко. Если ты не читал его писем к Стасову, я тебе их пришлю. Эта
книжечка вышла тому назад только месяц, — хорошие это письма, и хорошо они
рисуют Мусоргского».
Всем, чем жил, чему радовался Шаляпин, ему хотелось поделиться с
Горьким. Шаляпин пытался привлечь Горького к работе над либретто опер, в
которых он мечтал выступить. В 1909 году в Монте-Карло Шаляпин пел в опере
уже упоминавшегося композитора и антрепренера Р. Гинсбурга «Старый орел»,
написанной по легенде Горького «Хан и его сын». В письмах Шаляпин обсуждал
с другом и идею оперы на сюжет софокловской трагедии «Царь Эдип» (раньше
он пытался увлечь этим замыслом Римского-Корсакова) и приветствовал
желание Горького создать либретто оперы о Ваське Буслаеве. Писателя давно
привлекал этот образ героя новгородского былинного эпоса.
1913 год — год 300-летия династии Романовых. Юбилей должен был
отмечаться с помпезностью, царская казна не скупилась, представители дома
Романовых средств не жалели. Шаляпин пел на гастролях в Берлине. Дирекция
императорских театров вызвала его в Петербург для участия в торжествах.
Шаляпин решил не приезжать, сославшись на болезнь. Горький, находившийся
на Капри, поддержал намерение певца:
«...И позволь еще раз сказать тебе то, что я говорил не однажды, да и скажу
еще не раз: помни, кто ты в России, не ставь себя на одну доску с пошляками, не
давай мелочам раздражать и порабощать тебя. Ты больше аристократ, чем любой
Рюрикович, — хамы и холопы должны понять это. Ты в русском искусстве
музыки первый, как в искусстве слова первый — Толстой.
...Так думаю и чувствую не один я, поверь. Может быть, ты скажешь: а все-
таки трудно мне! Всем крупным людям трудно на Руси. Это чувствовал и
Пушкин, это
место — законно, потому что в русском искусстве Шаляпин — эпоха, как
Пушкин.
Не умеем мы ценить себя, плохо знаем нашу скудную и тяжкую историю, не
понимаем ясно своих заслуг перед Родиной, бедной добром, содеянным ей
людьми. И так хотелось бы, чтоб ты понял твою роль, твое значение в русской
жизни!
Вот это — те слова от сердца, которые сами идут на язык каждый раз, когда
я думаю о тебе, дорогой мой друг.
И часто орать хочется на всех, кто не понимает твоего значения в жизни
нашей...»
На празднование царского юбилея Шаляпин не поехал. Он вернулся в
Петербург после его завершения.
В апреле 1913 года Шаляпин дал несколько спектаклей на сцене Народного
дома (ныне кинотеатр «Великан» ка территории парка имени В. И. Ленина) в
пользу Ломоносовского общества грамотности для бедных сирот. Как обычно,
спектакли с участием Шаляпина имели огромный успех. По существовавшему
тогда порядку один ярус зала Народного дома отдавался публике бесплатно.
Чтобы попасть туда, зрители, в основном учащаяся молодежь, выстаивали
огромные очереди. «...Это ли не высокое счастье, это ли не честь мне? —
спрашивал в письме Шаляпин Горького. — Трогательно. Уж я им выхлопотал,
чтобы их пускали ночью часа на три-четыре внутрь здания, а то, право, душа
болела за их такое терпение и энергию. Жаль только, что бюрократическая и
весьма своеобразная постановка дела этого, так сказать, Народного дома в
скромной степени дает возможность проникать туда простому, но заправски
хорошему человеку, — рабочий народ, кажется, ходит туда не без опаски, да, я
думаю, и прав: там, наверное, очень ревностно действует шпик. Что делать —
такова наша русская общность, — без наблюдений едва ли кто ходит по городу и
живет в нем, а в особенности наблюдения живут с двояковыпуклыми глазами
там, где человек иногда может сделать забастовку».
В этом же письме Шаляпин сообщал Горькому, что высылает ему
библиографические материалы о Стеньке Разине. Федор Иванович просил друга
написать либретто для оперы и полагал, что Глазунов сочинит музыку. Мыслью
об опере на сюжет о Стеньке Разине в свое время делился с Шаляпиным
Римский-Корсаков. Шаляпин, как всегда, был полон творческих планов и
замыслов.
ПЕРЕД БУРЕЙ
В 1910-х годах в Петербурге оперные спектакли давались не только в