Шаляпин в Петербурге-Петрограде
Шрифт:
году. Фон картины выдержан в холодных серебристо-голубых, как бы
мерцающих тонах. Обнаженное плечо, крепкая мускулистая рука придерживает
мертвенно-серый плащ. Другой рукой, вытянутой вперед, Мефистофель как бы
угрожает небесам и богу. Лицо отливает синеватой бледностью, глаза почти без
блеска, в них фанатическая сила, уверенная жестокость. Многие считали, что
Головин изобразил Шаляпина в момент, когда Мефистофель бросает небесам
дерзкий
В одну из ночей 1908 года под сводами огромной мастерской Головина
создавался портрет Шаляпина в роли Олоферна.
...В убранном коврами шатре на ассирийской скамье возлежит восточный
владыка с чашей в руках, в экзотичных одеяниях. Длинная черная в колечках
борода, тяжелые серьги, глаза чуть навыкате. Поза необычайно царственно-
величественна.
Еще в Мамонтовской опере Шаляпин и Серов много работали над образом
Олоферна, внимательно всматривались в ассирийские, египетские рисунки,
искали особую пластику Олоферна, его мимику, жесты, походку. За разговорами
в дружеском кругу постепенно вырисовывался сценический образ.
Однажды, будучи в гостях у певицы Мамонтовской оперы Т. С. Любатович,
Серов взял со стола полоскательную чашку и обратился к Шаляпину: «Вот,
Федя, смотри, как должен ассирийский царь пить, а вот, — указывая на
барельеф, — как он должен ходить», — и, протянув руки, прошелся по столовой
как истый ассириец. Серов тогда не просто писал эскизы костюма для спектакля
Мамонтовской оперы — он подсказывал Шаляпину рисунок роли, ее характер,
образ. Шаляпин быстро схватывал и развивал на сцене замыслы художника.
Спустя несколько лет, 27 сентября 1907 года, Шаляпин впервые выступил в
Мариинском театре в роли Олоферна. Спектакль имел грандиозный успех. Когда
в последний раз опускался занавес Мариинского театра и зрители, утомленные
рукоплесканиями, покидали зал, Шаляпин в полном облачении и гриме
поднимался в мастерскую Головина. И здесь начинался как бы еще один
спектакль. На сеансы живописи приходили жена Шаляпина Мария
Валентиновна, его друзья — Исай Дворищин, дирижер Даниил Похитонов,
певцы Дмитрий Смирнов и Александр Давыдов, карикатурист Павел Щербов.
Сеанс продолжался всю ночь. До утра не смолкали шутки, Смирнов и Давыдов
пели, Похитонов играл на рояле — время летело незаметно. В таких условиях
Александру Яковлевичу работать было нелегко, но, человек общительный и
добрый, он никогда не возражал против присутствия публики.
Атмосфера мастерской Головина колоритно описана репортером
«Петербургской газеты»: «Огромный,
после путешествия по полутемным коридорам и лестницам. Весь пол устлан
громадными простынями холста. Средняя часть уже покрыта шоколадного цвета
краской. Горшки вдоль стен разной формы, висят тяжеловесные кисти. Снизу из
зрительного зала доносится пение и музыка.
— Не правда ли у нас весело? — спрашивает Головин. — В этой
музыкальной обстановке приятно работается. Часто приходишь утром, и нет
никакого желания работать. В это время внизу начинается репетиция, и музыка
как-то сразу меняет настроение к лучшему».
Головин любил писать шаляпинские портреты, он восхищался своей
моделью. «Придет часа в три ночи, — вспоминал Головин о Шаляпине, — и
простоит до семи-восьми часов утра. Удивительно умеет позировать. Редкая
выносливость и поразительное терпение. Стоит как вылитый по нескольку
часов. Я писал его в роли Олоферна, Демона, Мефистофеля с поднятой рукой.
Трудная была поза... Артист не просто сидел в заданной позе, но все время был в
образе».
Головин не создал портрета Шаляпина в жизни, его интересовали
сценические открытия певца, умение перевоплощаться, создавать образ. Вместе
с Шаляпиным задолго до сеанса Головин обсуждал композицию картины, позу
артиста.
В минуты отдыха Шаляпин нередко сам брался за карандаш, рисовал шаржи
на друзей, а однажды в костюме Олоферна сел за стол и в какие-то секунды
набросал карикатурный портрет Николая II. «Удивительно, с какой легкостью
без поправок Федор Иванович нарисовал «главу империи», — вспоминал Б. А.
Альмединген. — Раздается общий смех. Даже Головин отрывается от своего
холста, и сквозь этот смех слышна чья-то реплика: «Смотрите! Вот чудо! Один
деспот издевается над другим!» А Щербов показывает свои карикатуры:
«Головин за портретом Шаляпина», «Шаляпин в роли Олоферна», «Шаляпин в
роли Демона».
Однако перерыв окончен, певец снова принимает царственную позу
Олоферна...»
Головин и Серов, Коровин и Врубель, чьи полотна Шаляпин внимательно
изучал, работая над «Демоном» и «Псковитянкой», во многом были
единомышленниками и соавторами певца в создании его сценических шедевров.
Не случайно Демон Шаляпина чем-то близок врубелевским картинам. Головин в
своем портрете Шаляпина в роли Демона передал и самобытный колорит
коровинских декораций, воссоздающих пейзаж Кавказа, суровый и сказочный