Шаман-гора

Кураленя Константин

«Что-то замыслили наши девушки, — подумалось мне. — Или на них так нечаянные смотрины подействовали? Женщинами себя почувствовали»?

Между тем в палатке становилось всё уютней и уютней.

Барабанивший по брезенту дождь совершенно не наводил тоску.

А даже наоборот, было радостно ощущать себя надёжно защищённым во время разгула обезумевшей стихии.

Спиртное подействовало, девушки стали вести себя гораздо свободнее и все пережитые страхи вспоминали со смехом и прибаутками. За разговорами и весельем никто не заметил, как

наступивший вечер плавно перешёл в ночь. Мы говорили и не могли наговориться, прекрасно понимая, что в скором будущем такое близкое общение нам станет недоступно.

Меж тем за тонкими стенами временного убежища творилось что-то невообразимое. Туземные духи воды, словно бы обидевшись на то, что добыча ускользнула из-под самого носа, слали на нашу палатку целые дождевые потоки. Вода журчащими ручьями скатывалась по внешней стороне брезента. Надо отдать должное качеству нашего трофея. Несмотря на все ухищрения стихии, брезент не промокал. Бешеные порывы ветра пытались сорвать палатку и унести её прочь. После каждого особенно сильного рывка девушки испуганно вскрикивали, а мы отважно смеялись над беспомощностью духов.

Алонка и Менгри, не выдержав наших кощунственных речей, в суеверном страхе покинули палатку и обосновались в домике на плоту. Несмотря на наши извинения и просьбы, назад они так и не вернулись. Надо заметить, что, в отличие от своих потомков, мангрены спиртного категорически не употребляли. Они отзывались о водке как о порождении злых духов, призванном лишать людей разума. Я думаю, что тут они в чём-то правы.

Когда наши друзья ушли, девушки стали готовиться ко сну.

Соорудив занавеску, они разделили палатку на две половины — мужскую и женскую.

Шорох одежды на девичьей половине в моей затуманенной винными парами голове вызывал приятные образы и вселял надежды. От приятных раздумий меня оторвал резкий толчок в плечо.

Я недоумённо посмотрел на Степана. Казак, хитро прищурившись, приложил к губам палец. Затем он откинул в сторону краешек лежащего на полу одеяла.

— Ндравится? — прошептал он краешками губ.

Под одеялом лежала стеклянная баклажка с прозрачной жидкостью. Судя по мерам предосторожности, предпринятым Степаном, в этой ёмкости могла находиться только одна-единственная вещь. Чтобы угадать что это, мне не понадобилось ни одной попытки.

— Что, паря, по махонькой? — побулькал он в воздухе жидкостью.

— Как ты умудрился? — прошептал я. — Ведь Катерина глаз с горилки не спускает.

— Военная хитрость, братка! Она казака завсегда выручала.

Он достал из-за спины две кружки и отмерил «по булькам» две ударные дозы, после чего мы молча посмотрели друг другу в глаза и дружно выпили. Неразбавленный спирт огнём полыхнул по внутренностям, и я невольно закашлялся. Одной рукой Степан стал хлопать меня по спине, а другой засунул в рот кусок рафинада.

— Давай сахарком. Первейшее в этом деле средство, — прошептал он.

— Эвто щё у вас тамотка булькатит, и пошто вы перхаете? —

раздался из-за занавески подозрительный голос Катерины.

— То Михайло поперхнулся, — невинным голоском проблеял Степан. — А булькатит дожжём по крыше.

После недолгого недоверчивого молчания голос Катерины произнёс: — А я вот сама проверю, что у вас подтекает.

— Ни в коем разе! Стесняемся мы, — испуганно ответил Степан. — А Михаил дак таких смущениев вообче на дух не переносит.

— Эвто когда же вы такими смущительными стали? — голос стал язвительным, и занавеска резко откинулась в сторону.

Свет свечи выхватил фигуру Катерины. Она стояла в нижней рубахе, а на плечи был накинут наш подарок — цветастая шаль.

Крохотный огонёк стал обшаривать уголки нашей конуры. Но Степан не был бы Степаном, если бы не успел замести все следы «преступления». Не получив положительных результатов, девушка вернулась к себе.

— Я за вами следю, супостаты, — попыталась она нас запугать перед уходом.

— Дак мы зараз к вашим милостям с ответной оказией пожалуем, — произнёс ей вслед Степан. — Не всё же вам честных людей по ночам обидами не доверять.

Если честно, то я даже не понял, что Степан имел в виду под «обидами не доверять», но был с ним полностью солидарен.

— Только попробуйте, — раздался за занавеской смех Капитолины. — Мы ужо вас этутка приголубим. Своих не узнаете.

— Мы девушки скромные, по ночам гостей не принимаем, — поддакнула ей Луиза.

Но между слов я прочёл совсем иное, как раз-таки совершенно противоположное, но это касалось лишь одного меня. Поэтому голос Луизы повлиял на меня, как кислота на лакмусовую бумагу.

У меня загорелись уши.

Степан вновь толкнул меня в плечо и выразительно щёлкнул по горлу общеизвестным жестом. Будучи под воздействием прелестного голоска Луизы, я утвердительно мотнул головой. Молодая душа жаждала подвигов.

Едва мы поднесли к губам налитый Степаном спирт, как занавеска решительно распахнулась и раздался негодующий голос Катерины: — Ах вы, анчихристы! Ах вы, вражье племя! Эвто вы ж у меня умыкнули? Ну, погодь, Стёпа, я тебе припомню!

Мы торопливо усугубили свою вину, опрокинув содержимое кружек, и засунули в рот сахар. Катерина хлестанула зажатой в руке юбкой по чубатой голове казака, затем, наклонившись, вырвала у него из рук стеклянную баклажку.

Степан, воспользовавшись моментом, обхватил Катерину за талию и впился своими губами в губы девушки. Поцелуй был долгим. Катерина для приличия посопротивлялась, а затем сникла.

— А теперь хучь убей, — отстраняясь, усмехнулся Степан.

— А ну спать, — торопливо выкрикнула девушка и шмыгнула за занавесь.

Степан откинулся на спину и закинул руки за голову.

— А вкусно, как монпансье, — довольно проурчал он.

— Ну, погодь, чёрт чубатый, — донеслось с девичьей половины, — ажбы цаловаться научился. А то обмуслявил всю, словно телушка.