Шаман-гора
Шрифт:
Ну, наверное, как раз в этом нет ничего странного. Как свидетельствует всё та же история: неисчислимое количество племён и народов сквозь время и кровь прорывались на самый верх мирового пространства, а затем скатывались вниз, при этом безвозвратно теряя своё былое величие и славу. Видно, какой-то стержень и жажда выживаемости должны быть заложены на генном уровне у народа, а не заключаться лишь в одном умении личности повести его за собой. Тому примером история Руси. А может быть, феномен нашей живучести заключается в том, что в России больше всех не любят самих
— Н-да, дела, — протянул Степан. — Хорошая у нас подобралась кумпания. Казак с персиянскими кровями. Даурскомангренская княжна. Расстрига-офицер графского сословию да три бабы из казённых крестьян.
Девушки весело прыснули и старательно отвели глаза от подозрительного взгляда казака.
— А могёт быть, и вы не крестьянского сословия? Тогда сознавайтесь, раз такое дело.
— Не сумлевайтесь, Степан Северьянович, крестьянского мы роду-племени, оттого и горе-горькое в чужедальней сторонушке мыкаем, — нараспев произнесла Катерина.
— Были бы мы важных кровей, разе ж мы этутка счас маялись? — поддержала её Капитолина.
— А что ж тут такого, эка невидаль. А ведомо ли вам что до Шилкинского завода вас сопровождали солдаты под командой князя Волконского? Вроде и князь, а тоже тяготы претерпевал[16].
— Князь он и в Сибири князь, — не сдавалась Катерина. — Свово не упустит.
— Так-то оно так, но всё одно тяжела служба государева, будь ты князь или кто чином пониже. Смертушка, она ведь не выбирает, кого следоват прибрать. Ей всё едино.
Все невольно перекрестились. Слишком много смертей довелось увидеть им на этом крестном пути из России в земли приамурские.
— А вот ещё один человек высокого сословия — Бестужев.
Дак он четыре года назад сопровождал груз с провиантом на сплаве. Ничего, хорошо доехал, — добавил Степан.
— Уж не декабрист ли это Бестужев? — поинтересовался я.
Я наивно полагал, что уж о декабристах, о которых нам вдалбливали на уроках истории, должен знать каждый.
— Декабрист он или какого другого месяца зачатия, то мне доподлинно не известно, — произнёс Степан. — Но что по молодым летам супротив самого государя бунтовал, то ведаю. И поделом был сослан в Сибирь. Здесь зараз не забунтуешься.
Я, памятуя всё те же уроки истории о том, что казачество являлось самым яростным и последовательным оплотом самодержавия, промолчал.
А Степан продолжал:
— Это надо же такое умыслить, на самого государя российского руку поднять?! Государь ещё милость проявил, не перевешал всех к чёртовой матери.
Я вспомнил сведения, ставшие достоянием общественности, о сталинских репрессиях. По сравнению с тем, что творили «слуги народа», сталинские опричники, с русским народом, царь Николай Первый был просто святым. Всего-то пять повешенных за бунт на Сенатской площади. Большевики бы этот бунт утопили
Отвечают. И отвечают по полной программе. А царь вот декабристов сослал, а их родственники как были князьями да графами, так ими и остались. Мало того, продолжали занимать важные государственные посты и должности.
Наши дискуссии на политические темы были безжалостно прерваны девушками.
— Хватит графьёв и князьёв обсуждать. Неподсудны они для нас. Вон ужо и день на зорьку клонится, пора место ночлега искать, — поставила точку Катерина.
— И то верно, чтой-то оголодал я маненько, — поддержал её Степан. — Надобно до берега гурьбиться. А завтрева уж на Бурее ночевать придётся.
На Бурее заезжие казаки-рыболовы сообщили нам, что сплав только сегодня утром вышел в низовья Амура. Всего лишь один дневной переход разделял нас с основным караваном.
Если будем идти такими же темпами, то дня за четыре-пять нагоним. А там — объяснения с начальством и прежняя размеренная жизнь.
Вечером, когда мы со Степаном оказались наедине, он спросил: — Послухай, Мишаня, ты что со своей половиной богачества будешь делать?
— Да я как-то не думал, — пожал я плечами.
— А надобно бы. Тащить золотишко на сплав негоже. Могёт что-нибудь непоглядное сотвориться. У господ охфицеров на эти вещи своё разумение имеется.
— И что ты предлагаешь?
— Зарыть нам надобно добро в укромном месте. Я свою долю закопаю на следующей стоянке, а ты как сам уразумеешь.
— Да мне чем ближе к Хабаровке, тем лучше, — подумав, произнёс я.
— И то верно, — согласился Степан. — Забирать сподручнее будет. По моим соображениям, сплав мы нагоним дён через пять в районе станиц Столбовой или Пузино. Вот и кумекай, где тебе сподручнее утайку соорудить. А там уж и до Хабаровки рукой подать.
Так и порешили.
— А что с мангренами? Разрешат им дальше с нами сплавляться или нет?
— Вот тут, паря, токмо один Бог ведает, что господам охфицерам в голову войдёт, — пожал плечами казак.
— Жалко молодёжь. Им бы ниже Хабаровки уйти. Там-то их точно не достанут.
— А чего! Мы им свой плот оставим, и нехай плывут вослед за сплавом. Небось, не забидят, — нашёл выход из положения Степан.
— Можно и так. Только надо им об этом сказать. Да и парня следует научить получше управляться с плотом.
— Это дело нехитрое. Да он уж и сам ловко управляется.
Следующим вечером Степан, сославшись на уважительную причину, удалился в тайгу. Такое щепетильное дело, как захоронка клада, не терпит лишних глаз, и я стал дожидаться своего часа.
Хоть я и натрепался о несуществующих сокровищах на своём острове, но всё же добытое в бою золото было реальным. И ещё неизвестно, как и где мне придётся коротать свой век. А золото оно и в Африке золото.
Днём, не причаливая, прошли станицу Пашково. Степан вновь удивил своими познаниями.