Шаманы крови и костей

Субботина Айя

"Если дед умрет - победа будет на стороне Шаама", - быстро соображал рхелец. Победа, вкус которой он уже успел почувствовать, пригубить. Столько крови, столько страха - и все харсту в задницу? Честь, благородство, чтоб его все.

Шиалистан опустил взгляд на меч в своей руке, и в это время дед снова оступился, на этот раз неуклюже зашатался и упал на спину, словно рухнуло очень старое, но еще крепкое дерево. Шаам тут же очутился рядом: триумф отражался на его вспотевшем лице. Он занес меч. На лице Шаама появилась досада - Раван не молил о пощаде, а смотрел ему в глаза пристально, без страха принять участь.

Регенту потребовалось сделать всего шаг и один удар, но в него он вложил всю силу, злость и отчаяние. Жало клинка прожгло Шааму глотку, в том месте, где покривился железный воротник, оставляя брешь, будто нарочно для такого подлого удара. Лезвие вошло по самую рукоять, так сильно регент толкал его в ненавистное тело дасирийца обеими руками сразу. "Больше никогда они не станут смотреть на меня так", - мысленно выл регент, но держал меч сильно, готовый в любой момент вынуть его и, если проклятый дасириец не сдохнет, снести ему голову.

Шаам зашатался, попытался оглянуться, чтобы хоть перед смертью увидеть лицо того, кто так бесчестно отправил его в мертвое царство, но прислужники Гартиса поспели за ним прежде, чем Шаам успел увидеть своего убийцу. Он упал плашмя, словно по воле злых богов прямо в ноги поверженному им Равану. Регент дал рукояти выскользнуть из ладоней, чувствуя на своих руках кровь Шаама, хоть вся она сейчас проливалась на сапоги деда.

Затянувшуюся тишину нарушил знаменоносец. Он огласил победу пронзительным криком и рьяно замахал знаменем, но охочих поддержать его ликование не нашлось. Шиалистан оглянулся на своих Белых щитов, но даже они смотрели едва ли лучше, чем воины мертвого Шаама.

– Заберите своего господина, и похороните со всеми положенными почестями, - чтобы как-то сгладить вину, предложил им регент.
– Тела ваших собратьев на поле брани никто не тронет, такова моя воля. И...
– Он нашел в себе смелость заглянуть воинам в лица.
– И помните, что милость моя не безгранична, если вдруг вздумаете еще раз сунуться в мой город. Я - Хранитель императорского престола!
– уже громче провозгласил он.
– Боги сегодня на моей стороне, а это значит, что я ими помазан на свое место до тех пор, пока не придет истинный наследник Гирама. Я не враг вам, дасирийцы, но друг.

Воины Шаама не слушали его. Получив разрешением забрать своего господина, они встали перед ним на колени, почти благоговейно переложили тело на накидку, и понесли прочь, будто реликвию. Шиалистан знал, что после такого подлого удара, нечего и думать о подобных почестях для себя, случись ему пасть в бою.

Раван, между тем, поднялся на ноги, провел взглядом печальную процессию.

– Ничего не скажешь, славная победа, - сказал он в полголоса.

– Но победа, - парировал Шиалистан.

– О которой устыдятся вспоминать твои дети, и дети их детей. Ты покрыл свой род позором, Шиалистан.

– Я выиграл битву!
– зло бросил рхелец.
– А потом, когда я стану императором, хронологи напишут совсем иную историю. Люди умирают, Раван, умирает их память, а кости молчаливо лежат в земле. Потомкам останутся хронологии, история. А пергаменты стерпят всякую полуправду.

Старик посмотрел на него так, словно видел впервые.

– Я ошибся. Быть тебе императором, которого Дасиририя еще не знала, - сказал он глухо, так, чтобы расслышал только Шиалитсан. В словах деда рхелец прочел

презрение.

А потом старик выкрикнул "Слава хранителю трона!", и, несмотря на свою немощь, преклонил перед регентом колени. Остальные последовали его примеру.

Хани

Комната, в которой она очнулась, пахло сладкими цветами. Окна из настоящего стекла, вставленные в филигранные кованые рамы, заполняли помещение разноцветными бликами. Хани никак не могла привыкнуть, что здесь вместо неба вечная расплескавшаяся по своду радуга, смутно похожая на Артумские северные сияния.

Хани лежала на постели, мягкая перина словно нарочно приняла очертания ее тела, словно кто подстелил под бока облако. Покрывало холодило и вместе с тем приятно ласкало кожу. Девушка потерла глаза, села, свесив ноги с постели. Голова казалась непривычно тяжелой, словно чужой. Хани непроизвольно потрогала себя за лицо, провела по волосам - будто бы все свое, родное. После рассказов румийки она была готова к чему угодно.

– Раш?
– позвала осторожно.

Никто не ответил, только ветер зашептался в прозрачных тканях, за которыми виднелось разноцветное небо Румоса. Хани встала, глядясь на свое отражение в начищенных темно-синих полах. Одежда на ней была не та, в которой девушка помнила себя последний раз. Кожаный походный костюм сменило платье цвета топленого молока, тонкое, как паутина, и бесстыже прозрачное. Не платье, а срам. Хани не хотела думать, что в это ее мог обрядить не Раш.

Казалось, вся комната была выточена из огромной глыбы - девушка так и не смогла рассмотреть ни одного места, где сходились бы каменные плиты. Кроме постели в комнате был лишь стол и пара кресел, такой изящной работы, что Хани невольно залюбовалась диковинными завитками на рожках спинок. На столе - блюдо с фруктами, центром которому стал круглый полосатый плод, наполненный жидкостью.

– Раш, где ты?
– снова позвала Хани, не спеша прикасаться к пище, хоть желудок протестующе заурчал, стоило ей пройти мимо угощения.

Девушка тронула тканные пологи и вышла на балкон. Прохладный ветер ластился об щеки, словно кот. Голова закружилась, стоило посмотреть вниз. Вокруг, куда хватало глаз, простирался город. Черные башни и пики шпилей поблескивали, словно востро отточенные наконечники копий, Растения, всяких цветов и размеров, густо раскинулись между домами и вдоль дорог. Звенящие переливы фонтанов сплетались в один звучный голос.

Румос? Город темных магов, злодеев, которые живут только ради того, чтобы уничтожить все живое, кроме самих себя? Хани не могла связать два совершенно разных мира, над одним из которых пестрело разноцветное небо, а во втором не было ничего, кроме голых камней и проклятых столетия назад шаймерских магов. Который же настоящий?

Ей почудился звук отворившейся двери и неторопливая поступь. Решив, что то вернулся Раш, Хани бросилась на встречу. Однако же, встречал ее вовсе не Раш, хоть в чертах мужчины, стоявшего посреди комнаты, смутно угадывалалсь схожесть. На вид не старше четырех десятков лет, темноглазый и высокий, с такой же, как и у Раша, полуулыбкой. Одет он был в богато расшитую алую рубаху и светлые штаны - все непривычного кроя, будто нарочно сделанное таким, чтобы и скрывать тело, и, вместе с тем, выставлять его в наилучшем виде. Хотя незнакомцу стыдиться было нечего - он казался сильным и подтянутым.