Шаманы крови и костей

Субботина Айя

Вслед за ним зал "наполнился" остальными. Они будто выплывали из ниоткуда, занимали отведенные им места. Двое в тканых шапочках на головах, разместились вдоль алтаря - в голове и ногах покойницы. Хани не слышала, бьется ли сердце и не могла видеть, взымается ли грудь женщины, но знала - она мертва уже очень давно. Однако, тело ее будто замерло вместе с последним вздохом, и разложение пощадило его. Еще четверо обступили помост, в самом сердце которого покоился продолговатый, будто яйцо, кристалл, размером больше человечьей головы.

А лысый, тем временем,

уже склонился над мертвой и что-то зашептал. Голос его набирал силу, а тело содрогалось, будто мужчину изводили болезненные конвульсии. Тем временем четверо одновременно положили ладони на кристалл, вторя словам говорящего. Камень заискрился; внутри него появился темный сгусток, и он пульсировал, словно сердце. Покойница на алтаре выгнулась дугой. Те, что стояли около нее, ухватили ее за ноги и голову, и тоже присоединились к голосам. Мертвая дергалась все сильнее, по мере того, как голоса достигли своего апогея.

Лысый выкрикнул последнее слово, вскинул руки, небу, будто призывал кого-то сверху внять ему.

Покойница затихла, а вместе с ней потух и кристалл.

А после издала стон, хриплый, от которого Хани сделалось не по себе. Покойница кричала, сползач на пол, но никто не собирался помешать ей. Кожа ее стремительно темнела, покрывалась гнойными волдырями, которые тут же лопались и сочились зловонным гноем. Глаза закатились под лоб, а руки отчаянно скребли пол, подтягивая вперед немощное тело.

Но она была ЖИВА!

Потом земля под ногами Хани задрожала, мужчины и ожившая женщина без остатка растворились. Тем временем преобразился и зал: колоны рухнули, посеяв пол каменной крошкой, пьедестал разрезал косой излом, и верхушка его валялась здесь у подножия, ненужная.

– Ты не смеешь ослушаться!

Голос выплыл внезапно. Хани не успела заметить, как посреди каменного запустения появилась женщина. Высокая, с зачесанными наверх светлыми кудрями, украшенными странной заколкой, будто выкованной из лунного света. Она казалась молодой, едва ли старше самой северянки, но, вместе с тем, в глазах ее ютилась такая усталость, какая бывает только у видавших жизнь стариков.

Напротив стояла Хелда. Одежды ее повторяли наряд светловолосой госпожи.

– Ты не станешь перечить остальным, - уже чуть более спокойно повторила светловолосая.
– Довольно, слышишь?

Хелде же, казалось, дела не было до слов женщины. Куда больше ее занимали осколки того, что некогда было кристаллом. Именно на него - Хани помнила, - возлагали руки те, кто помогал проводить ритуал. Теперь от камня осталась лишь треть, остальная часть лежала круг осколка, истолченная в пыль.

– Ты должна понимать ответственность, - твердила светловолосая.
– Я не могу вечно выгораживать тебя, сестра. Остальным не нравится то, что ты позволяешь людям. Никто из них не смеет соваться в вотчину богов.

– Ты хотела сказать - в наши забавы?
– переспросила Хелда, не удосужившись поднять взгляд на сестру. Она наклонилась, с великой осторожностью подняла осколок кристалла, и завернула его в подол платья.

– Оставь, - прикрикнула

светловолосая.

– Он дорог мне как память, - упрямилась Хелда.
– Будет служить напоминанием о том, как важно нигде, никогда и ничего не упускать.

– Пусть бы лучше напоминал о твоем безрассудстве, которое едва не стало началом конца. Ты несмела открывать им знания. Люди не готовы к ним, они как малое дитя, которому ты сунула отравленный клинок. Пораниться ли или ткнет кого по неосторожности - беды не миновать.

Светловолосая поравнялась с Хелдой и выбила из ее рук осколок. Ткань услужливо соскользнула с него - кристалл грохнулся оземь и разлетелся на множество искрящихся кусочков. Хелда взвизгнула и бросилась прочь.

А потом время потекло неумолимо быстро. Хани чувствовала себя стоящей посреди многолюдной ярмарки - мелькают люди, закат и рассвет сменяют друг друга, будто играют в догонялки. Она видела, как колоны снова выросли, стали глаже и по ним заструились рунические орнаменты. Место пьедестала заняла статуя Хелды - даже камень не смог скрыть ее насмешливый взгляд, от которого, почему-то, прошибал ужас. Фигуры в тканях снова проводили ритуал, теперь уже молясь статуе.

Время остановилось. Зал тлел. Камень, говорят, гореть не может, но Хани видела, как пламя глодало вновь рухнувшие колоны. Когда посреди этого хаоса появились светловолосая и Хелда, Хани начала смутно догадываться, свидетелем какого разговора стала.

– Ты ослушалась!
– В этот раз та, кто называла Хелду сестрой, не сдерживала ярость. Ее сухие пальцы судорожно сжимали странного вида предмет, смутно напоминающий Хани расплющенный камень, похожий на тот, который можно заставить прыгать по воде.
– Тебя предупредили, но ты пошла поперек всех. Никогда, слышишь, - женщина погрозила ей каменной "лепешкой", - никогда тебе не стать тем, кем ты была. За своенравность нужно платить, сестра.

– Я знаю, сестра, - спокойно отвечала Хелда.
– Вы покарали тех, кто любил меня больше вас всех вместе взятых. Трусы, ничтожества. Цена вашей милости - дерьмо старого козла. Стоите над всеми, играете с людьми в игры, правила которых меняете, как вздумается. Я же хотела дать им шанс.

– Бессмертие - слишком большое искушение, чтобы вкладывать его в такие ненадежные руки.

– Бессмертие - это только начало, сестра.
– Хелда говорила как обреченная, но девушка чувствовала - она фальшивит.
– Люди способны на многое. Их умы рождают великолепные мысли и идеи, и только смерть сдерживает их от развития.

– Не желаю тебя слушать, - пресекла светловолосая.
– Непокорные наказаны. Они хотели стать хозяевами жизни? Что ж, пусть получают такую жизнь, которую сотворили. А ты, за непослушание, будешь предана забвению. Скоро тебя забудут даже твои последователи. Человеческая сущность не способна долго помнить тех, кого нет.

– Ты ошибаешься, Вира...
– прошипела Хелда.

Хани задрожала, громко клацая зубами. Холод смешался с суеверным страхом. Вира... Сестра... Белозубая красавица Хелда...