Шапка Мономаха. Часть II
Шрифт:
Безногое и однорукое тело водрузили на скамью. Он оглядывал толпу и что-то бормотал. Наконец его взгляд устремился в сторону царского павильона. Увидев меня, он оскалился, ткнул в мою сторону своей единственной рукой, а потом провел ладонью себе по горлу.
Ну, что же. Я понимаю, что ничего кроме смерти Орлов мне желать не может. Но, право слово, мне было не страшно. Соколов с Шешковским ночами не спали, рыскали в поисках крамолы. А Никитин выстроил просто параноидальную систему охраны моего бренного тела. Начиная от нательного бронежилета, заканчивая незаметными
К Орлову подошел батюшка с последним причастием. Фаворит присмирел и принялся креститься вслед за словами священника и прикладываться к кресту. Тем временем вперед, на край эшафота, вышел глашатай и зычным голосом, перекрывшим затихающий шум толпы, зачитал:
— Верные подданные государя нашего Петра Федоровича. Гости иноземные. Сей вор и тать Гришка Орлов изобличен был во множестве злодеяний. Во-первых, в одна тысяча семьсот шестьдесят втором году, будучи артиллерии капитаном, он, по наущению Екатерины, неверной и злокозненной супруги нашего государя, обманом и посулами вовлек множество офицеров гвардии в заговор…
Глашатай говорил долго. Так было принято. Все статьи обвинения зачитывались публично, какими бы абсурдными они порой ни были. А у Орлова послужной список был богатый.
Народ слушал, а я склонился к сидящей подле меня Наталье-Августе.
— Наталья Алексеевна, – обратился я к ней по-русски, – может, вам не стоит смотреть на это кровавое зрелище?
Та изумленно взглянула в ответ. И мило улыбнулась.
— И пропустить все самое интересное? Особенно работу этих удивительных механизмов, про которые столько слухов ходит. Это правда, что вы их изобрели?
«М-да… Ну чего я лезу со своими морально-нравственными? В это время казнь – это вариант развлечения для всех, кроме приговоренного. Она, поди, еще девочкой бегала на экзекуции смотреть».
— Не совсем так. Такого рода механизмы известны с древности. Я только внес только одно усовершенствование. Косое лезвие.
Это была правда. Прототипы гильотин были весьма распространены в Англии и Шотландии. Их там называли «Шотландскими девами». И единственное отличие от классической гильотины заключалось в том, что на падающей части закрепляли обычный топор.
— Все равно это очень любопытно, и я останусь, если вы позволите, ваше величество.
Умничка. Обозначила покорность и смирение. Чувствуется воспитание и школа интриг. Я, разумеется, настаивать не стал.
Тем временем глашатай заканчивал свою обличительную речь.
— Всю свою жизнь он творил зло, беззаконие и клятвопреступление. Не единожды он покушался на жизнь государя. Но господь в безграничном милосердии своем уберег его величество от верной смерти. Изобличенный по всем
Ударила барабанная дробь.
На край эшафота вытащили обычную мясницкую колоду, и рядом с ней встал, поигрывая топором, Василий Пестрово.
— Ваше величество, – обратилась ко мне на немецком Августа, – а почему не карнифекс?
— Я еще до битвы под Муромом обещал этому молодому человеку голову Орлова. У него свои личные счеты. Орлов повесил его отца без суда и следствия. Так что это самая настоящая кровная месть.
Наталья-Августа охнула и подалась вперёд, боясь пропустить хоть что-то из зрелища.
Приговоренного положили на лавку, вытянув веревкой руку поверх плахи. Пестрово наклонился к самому уху фаворита и что-то ему сказал. Потом выпрямился, улыбаясь, и круговым махом вонзил топор в колоду. Ассистент, державший веревку, воздел над головой отрубленную конечность. Толпа взревела. Где-то в этом реве потерялся стон боли.
Орлова с вместе с лавкой развернули и уложили головой на колоду. Кровь толчками капала из культи. Его взгляд оказался направлен на меня, и это придало ему сил. Он выгнулся и заорал:
— Будь ты про…
Но договорить Орлову уже было не суждено. Мощный удар топора обрушился сверху и отправил его голову с широко раскрытым ртом на пол эшафота. Поскольку плаха стояла недалеко от края, голова, подпрыгнув несколько раз по доскам настила, полетела с эшафота на землю, под ноги солдат. Разумеется, это вызвало очередную бурю эмоций у толпы и крики про “царскую грозу”. Будто и не было во всеуслышание объявлено о том, что приговор вынес суд на основании изобличающих свидетельств.
Вдруг бодрый, а местами и веселый общий гул прорезал отчаянный крик. Толпа раздалась – в быстро формирующимся людском полукруге бесновалась женщина. Она разодрала на груди скромное платье мещанки, вывалив на всеобщее обозрения большие белые полушария. Принялась раздирать их ногтями, оставляя на светлой коже кровавые борозды. Ее копор свалились на землю. Несчастная, отчаянно завывая, оставила грудь в покое и вцепилась себе в волосы. Косы растрепались – прическа замужней особы моментально превратилась в воронье гнездо.
— Спятила, сердешная. В доллгауз ей надо, – раздались голоса из толпы.
Покачивающаяся из стороны в сторону, с лицом, залитым слезами, с лихорадочно горящими глазами, женщина казалось похожей на ведьму с Лысой горы. На гоголевскую Панночку, в мгновение ока превратившуюся в отвратительную старуху. Я узнал ее: это была горемычная Ростоцкая, поддавшаяся больной страсти – низвергнутая на самое дно жертва воспылала к своему обидчику и не перенесла его смерти. Вид ее, пугающий, отталкивающий, заставляющий здорового человека сторониться ее как зараженную проказой, вызывал у меня одну только жалость. Ростоцкая – это и есть моя Россия, над которой надругались аристократы и которая теперь тяжело больна. Нуждается в лечении. В том же кровопускании.