Шапка Мономаха. Часть II
Шрифт:
Эх, Иван Иванович, добрая ты душа! Ничего-то ты и не понял. Суд неправедный, подзаконный? Отлучение? Монастырский постриг? Не в этом суть! А в том, что “бородачи” подняли бунт против законной власти – мятежники похлеще самозванца! К мужицкой борьбе за землю и волю добавилось сражение за души людские.
Да как ловко все провернули! Иск от мужа приняли – легитимизировали самозванца. На весь мир объявили: не умер царь Петр Федорович, кого-то другого похоронили! Не Емелька-вор на Москве нынче сидит, а истинный Петр III, законный муж царствующей императрицы! Многим скоро в голову придет вопрос: а кто
Еще и плитой гранитной сверху придавили. Шельмой и блудницей была Екатерина при живом-то муже – вот что было сказано на том суде окаянном. Женихалась с кем ни попадя, детишек приживала. Для приближенных, для иностранных дворов то, конечно, не тайна. А для худородных дворян? Для купцов и мещан? Для гигантского моря рабов? Полное крушение идеи божественности ее власти – вот какую пилюлю ей прописали из Православной церкви Российской Империи. Это в Европах дозволено монархам прелюбодеять направо и налево – народ там ко всякому греху привычен. А бытовое христианство русского народа такого не приемлет. Недалек час, а то и минута, когда из ежедневной ектении исчезнет такая привычная формула: “О благочестивейшей Самодержавнейшей великой Государыне нашей императоры Екатерине Алексеевне Господу помолимся” (1).
Ох, не зря она глаз не спускала с Синода. Вмешивалась постоянно. Тасовала состав, своими указанми назначала кому присутвовать на заседаниях. Путала структуру подчиненности – то делила на две части, на петербургскую и московскую, то свое же решение отменяла. Знала, знала, что оттуда грозит ей главная опасность. Не простят ей ни отъема монастырских земель, ни постоянного вмешательства во внутренние дела Церкви.
Недоглядела! Вона уже, председательствующий в Синоде носа на улицу не кажет. Сказался больным. Прячется от нее. Что дальше? Чем “бородачей” Емелька купил? Как с этим бунтом нежданным управиться?
— Что нам делать теперь, Никита Иванович? – спросила Екатерина у своего канцлера, когда он прибыл во Дворец по ее вызову.
Панин не Панфилов. Протоиерей мыслит сердцем. Родом из семьи священника лейб-гвардии Семеновского полка, Иван Иванович гибель гвардии воспринял как личную трагедию, и для него нет полутонов – только матушка-царица, а Емелька злодей, плахи достойный. А канцлеру нюансы беды объяснять не нужно. Он не хуже императрицы все сразу просчитал, все возможные последствия взвесил, к нужным заключениям пришел. Была в стране беда, а теперь хоть святых выноси.
— Мы, Государыня, на пороге Смуты, похлеще той, что ЛжеДмитрий учинил. Имеем не просто холопский бунт, но глубокий раскол всей Империи, всех сословий без исключения. Отныне нарушены непоколебимо учрежденные уставы, яко то вера духовная, твердость и безопасность имений подданных, их разные кондиции и состояния.
Екатерина издала звук, похожий на сдавленный стон. Через силу выговорила:
— Продолжай. Что имеешь предложить?
— Синод потребно распущать царским указом.
— Не крутенько ли выйдет? Хотя… Заслужили! Готовь, канцлер, бумагу.
— Уже готово!
Екатерина приняла документ дрожащей рукой. Столь велико было ее волнение, настолько она пребывала не в себе, что совершила немыслимое –
Панин дождался, пока высохнут чернила. Забрал бумагу, спрятав ее в кожаный бювар с тисненым золотом двуглавым орлом. Поспешил откланяться.
Если бы императрица внимательно ознакомилась с документом, ей бы бросилось в глаза одна несуразность. Составили его в столь размытых формулировках, что можно было истолковать один пункт, как отмену «Регламента Духовной Коллегии». Не просто роспуск Синода, а его упразднение. Что автоматически открывало дорогу выборам патриарха.
Никита Иванович рассуждал следующим образом. Тяжелые времена требуют тяжелых решений. Коль Священный Синод не в силах предотвратить новый раскол – не в вопросах веры, а в душах людских, – остается одно: перехватить у Москвы инициативу вплоть до восстановления патриаршества. Заново создать пошатнувшуюся опору трона. И тем самым устроить державу, когда с пугачевской заразой будет покончено.
В глубине души он признавался себе, что, быть может, стелет на будущее соломку. Если восстановленное патриаршество переметнется к самозванцу (или к признанному подданными истинному царю?), он напомнит, кто открыл врата духовным пастырям. Предательство? Ха-ха! Интриговать за спиной Екатерины – для него как воды попить. В политике измена – это не предать, а вовремя предвидеть.
(1) Екатения (греч. ???????) – один из видов общественной молитвы в христианском богослужении, состоящей из нескольких прошений, возглашенных диаконом, на которые народ (хор) отвечает однократным или многократным «Господи, помилуй» или «Тебе, Господи». Мирная ектения – «Миром Господу помолимся» – включена в состав начальных частей богослужения (утрени, вечерни и др.). В центральной части ектении упоминаются имена тех людей, о благополучии которых следует молиться.
Глава 6
Вечер я провел в гостях у своей “невестки”. Помимо нас, за столом ожидаемо сидела княжна Агата Курагина, ставшая для принцессы бездонным источником слухов и сплетен обо мне, и совсем неожиданно для себя – бывший сенатор Волков, приглашенный мной лично. После зрелища недавних казней он был несколько пришиблен и молчалив. Видать, мысленно не единожды взошел на эшафот вместе с теми из московского дворянства, кого он хорошо знал. Но у меня были на него планы.
Поскольку на меня была наложена епитимья, то стол был в основном рыбным и овощным. Приготовлено все было изумительно и очень сытно. Так что смирению и покаянию отнюдь не соответствовало. Впрочем, никого за столом это не беспокоило, а среди моих духовников и приближенных, к счастью, не было ни одного фанатика, одни только прожжённые интриганы. Кроме, разве что Агаты. Но та замаралась в казанском нападении на меня и никакие постельные утехи ее грехов не смывали. О чем я ей сказал предыдущей ночью. Отца я распорядился отпустить с соляных промыслов. Но под строгий надзор к Лысову в Тюмень. С которым тоже надо было что-то делать, но непонятно что. Отрывать Хлопушу и Шешковского от дел по западному и южному направлению я не хотел, поэтому этот нарыв гнил и ждал своего скальпеля.