Шайтан Иван 4

Тен Эдуард

В его голосе звучала теплая ирония, но в глазах я прочитал искреннее одобрение.

После долгого колебания я всё же решился открыться графу. Предчувствие подсказывало, что вскоре мне предстоит серьёзный разговор с Бенкендорфом, и к нему нужно было подготовиться со всей тщательностью.

— Дмитрий Борисович, — начал я, тщательно подбирая слова, — позвольте попросить у вас совета как у человека, прекрасно разбирающегося в кавказских делах и всех политических тонкостях, касающихся не только Турции, но и наших внутренних

раскладов.

Граф, слегка поерзав в кресле, принял более удобную позу, всем видом показывая готовность внимать. Его проницательный взгляд заставил меня собраться с мыслями.

Я начал свой рассказ с самого начала, с операции по ликвидации Хайбулы. По мере моего повествования выражение лица графа менялось от любопытства к неподдельному удивлению, а когда я закончил, в его глазах читалось уже откровенное уважение, которое он даже не пытался скрыть.

Закрыв глаза, Васильев погрузился в долгое раздумье. Я сидел тихо, боясь нарушить ход его мыслей, лишь изредка поглядывая на тени, играющие на его морщинистом лбу. Тиканье маятниковых часов в углу кабинета подчёркивало напряжённую тишину.

— Что я могу сказать, Пётр Алексеевич. — прервал молчание граф. — Если у вас получиться совершить задуманное вами, то я даже не могу представить всю меру благодарности его императорского величества. А если у тебя не получится, Пётр?

Хайбула нарушит все договорённости и станет вести свою игру?

— В этом случае мы просто будем наблюдать как он и Абдулах-амин будут бороться за право быть правителем единого государства, которое невозможно построить на Кавказе. Но так как они об этом не знают, то резаться будут жестоко.

— Ну что ж, молодой человек, — граф медленно захлопал в ладоши, — могу только поаплодировать вашей смекалке и уму. А теперь расскажите, как именно вы планируете помочь Хайбуле построить его ханство?

Я изложил своё видение решения кавказского вопроса. Граф, склонив голову набок, внимательно слушал, лишь изредка прерывая меня уточняющими вопросами. Порой он одобрительно кивал, предлагая дельные дополнения, а иногда, резко опровергал мои доводы, разбивая их в пух и прах железной логикой государственного мышления.

Взяв перо и бумагу, я сел за массивный дубовый стол и начал записывать основные тезисы предстоящих преобразований в Аварском ханстве. Единственное, с чем граф согласился сразу и без возражений, это необходимость привлечения авторитетного духовного лица, способного проповедовать мирное разрешение конфликтов среди горцев.

Наши дебаты растянулись на три часа. Когда слуги доложили о готовности ужина, граф предложил сделать перерыв, но даже за столом мы продолжали оживлённо обсуждать детали. Вилки звенели о фарфоровые тарелки, а графин с крымским вином постепенно пустел.

— Будь крайне осторожен в беседе с Бенкендорфом, — предупредил граф, отодвигая десертную тарелку. — Сегодня это один из самых влиятельных

людей в империи. Но можешь не сомневаться — ты получишь его поддержку. Он давно ищет решение кавказского вопроса, хотя, как ты верно подметил, слишком многие заинтересованы в продолжении этого вялотекущего конфликта и у нас, и за рубежом. — Граф тяжело вздохнул. — Самое печальное, что у России нет настоящих друзей.

— В политике не бывает друзей, — я горько усмехнулся, — только временные партнёры.

— Мудрое замечание, — граф приподнял бровь. — Сам придумал?

— Нет, — признался я, — где-то слышал.

Граф многозначительно кивнул, его пальцы забарабанили по столу в задумчивости. За окном уже сгущались сумерки, а свечи в канделябрах начали отбрасывать дрожащие тени на стены кабинета.

Я попрощался с графом.

— Петр, ещё раз повторяю, будь осторожен. — Сказал граф на прощание. Я кивнул в ответ.

По возвращению в дом Андрея, я успокоил Катю и Андрея, что пока мы остаёмся у него. Граф принял меня вполне спокойно и доброжелательно. Через день, в полдень, слуга доложил, что меня спрашивает господин Лукьянов Лев Юрьевич.

— Здравствуйте, Пётр Алексеевич. — увидел я улыбающегося полковника одетого в цивильное, что было странным для меня.

— Пётр Алексеевич, я за вами, нас ждут.

— Я готов.

— Прекрасно, пойдемте.

Мы сели с нам в ни чем не примечательную карету. Приехали к зданию жандармского управления, но зашли не с парадного входа. Поднялись на второй этаж. Нас сразу провели в кабинет. Полковник не стал входить вместе со мной.

— Удачи, подполковник.

Выдохнув, вошел в кабинет. Я сразу узнал его, генерал-адъютанта, генерала от кавалерии, графа Бенкендорфа, начальника третьего отделения Е. И. С. К., шефа отдельного жандармского корпуса.

— Здравия желаю, ваше высокопревосходительство. — Вытянулся я.

— Здравствуйте, подполковник Иванов, — он оценивающе осмотрел меня.

— Много слышал о вас, наконец увидел в отчую. Начнём с приятного, за выполнение очень важного и ответственного задания в воздаяние ваших заслуг перед короной, его императорское величество изволил наградить вас орденом Святого Владимира четвёртой степени с мечами, все нижних чинов знаком ордена Георгия победоносца. Примите мою личную благодарность за успешно проведённую операцию.

— Служу трону и отечеству.

Бенкендорф кивнул.

— А теперь, подполковник, может быть у вас есть просьбы или пожелания личного плана. Говорите, не смущайтесь. Да, все запреты с вас сняты. Гнев императора миновал, осталась только милость. — Усмехнулся Бенкендорф.

— Мне всего довольно, ваше превосходительство, прошу вас уделить мне внимание по очень важному вопросу.

— Я вас слушаю, подполковник.

— Разговор предстоит очень серьёзный и долгий, — честно предупредил я.