Шайтан-звезда
Шрифт:
Посетители хаммама, не ожидавшие еще и такой наглости, прекратили галдеж. Раздался чей-то неудержимый хохот.
– Что же вы смотрите, о люди, как эта арабская собака позорит вас всех? О взбесившийся пес и опаршивевший волк, сейчас ты увидишь, против кого обернутся превратности! – заорал хозяин хаммама.
И в хаммаме началась драка, предания о которой передавали друг другу девять поколений банщиков!
И полетели по воздуху деревянные сандалии наподобие скамеечек, и мочалки из пальмовых листьев, и тазы, и воздух, и без того туманный от пара, сделался вовсе невыносимым из-за бобовой муки, которую
Разумнее всех вел себя, как всегда, Предупреждающий. Предоставив Джевану-курду и Хабруру ибн Оману расправляться с толпой, он отогнал нападающих от рассказчика, и перекинул его через свое плечо, и бегом донес до чана с холодной водой, и сунул туда его голову, чтобы выгнать из нее хмель. А когда их настигли преследователи, то чернокожий великан, поднатужившись, поднял этот чан, оскверненный хмельной головой рассказчика, и запустил им в противников, и двоих из них сбил с ног.
В это время Джеван-курд сцепился с человеком, не искушенным в искусстве борьбы, но страстно желающим повалить его. Он, разумеется, вывернулся из объятий – но забывший в пылу схватки установления ислама противник ухватился за его набедренную повязку и стянул ее с бедер и живота курда.
Джеван застыл, как греческое изваяние, прикрывшись ладонями и согнувшись в придачу самым непотребным образом.
– Ко мне, ко мне, о аль-Мунзир! – заголосил он. – Избавь меня от этого позора!
С двух сторон поспешили к нему Хабрур ибн Оман, пришедший от побоища в мальчишески веселое расположение духа, и аль-Мунзир с мокрым покрывалом, а за ним – и рассказчик, встряхивавшийся подобно мокрому псу. И все четверо соединилась, и позор Джевана-курда был прикрыт, хотя этому и мешал всячески хозяин хаммама, натравливая на них своих черных рабов-банщиков и посетителей.
Отбиваясь кулаками, путешественники из Хиры и спасенный ими рассказчик пробились в помещение, где оставили свою одежду, и, кое-как натянув на мокрые тела шаровары, выскочили за пределы хаммама, не расплатившись.
– О враги Аллаха! Как же теперь быть с моей бородой? – Хабрур ибн Оман, кое-как намотав тюрбан на голову, запустил в бороду пальцы, а когда вынул их, то под ногтями было изобилие хенны. – Где я теперь промою ее? Ведь эта зловредная хенна будет сыпаться из меня на протяжении ста фарсангов!
– И хозяин проклятого хаммама найдет нас по этому следу! – развеселившийся еще до начала побоища Джеван-курд никак не мог угомониться. – Слушайте, слушайте! Ведь они там все еще сражаются, клянусь Аллахом!
– С кем, о Джеван? – осведомился аль-Мунзир, крайне удивленный этим обстоятельством. – Ведь мы покинули поле боя!
Все четверо, включая спасенного ими рассказчика, навострили уши.
Драка в хаммаме действительно продолжалась.
– Ради Аллаха, пойдем отсюда! – предложил Хабрур ибн Оман. – Еще немного – и они догадаются, что мы ушли, а они понапрасну
Действительно, рассказчик веселых историй, обликом подобный дикому ифриту, стоял посреди переулка в набедренной повязке. Будучи одолеваем опьянением, он соображал медленнее, чем Хабрур, Джеван-курд и аль-Мунзир, и когда они хватали свою сложенную одежду, этот человек не позаботился о своих вещах. Вот он и стоял в непотребном виде, разводя руками.
– Мы увлекли его, как айары увлекают пленников из разграбленного каравана! – заметил Джеван-курд. – Нужно поскорее отвести его в хан, а там у нас найдется лишняя одежда. О любимые, разве ни у кого нет при себе джуббы?
– Ты бы еще спросил, не взял ли кто из нас с собой в хаммам аба! – отвечал Джабир аль-Мунзир. – Кто же ходит по городу в джуббе? Ради Аллаха, поспешим! Этот человек спас меня от смерти, но я чувствую, что он доставит нам множество хлопот!
Окружив рассказчика, они заставили его идти быстрым шагом.
– Потише, потише, о почтенные! – взывал он. – Вам хорошо, вы обуты, а я сбиваю ноги об эти гнусные камни!
– Потерпи немного, сейчас мы придем в хан и для тебя наступит облегчение! – пообещал Хабрур. – Надо будет потребовать там горячей воды и привести в порядок мою бороду. Когда еще у меня будет возможность ее покрасить!
– А что, часто ли ты в этом нуждаешься? – пыхтя, осведомился Джеван-курд, которому трудно было на коротких ногах поспевать за рослыми Джабиром и Хабруром ибн Оманом. – Нет ли средства выкрасить тебе бороду так, чтобы ты был надолго избавлен от этой заботы?
– Она вырастает на полпальца в месяц, и если ты знаешь средство окрасить волос, который еще не вылез на поверхность, то, ради Аллаха, поделись с нами! – отвечал Хабрур.
– Или продай это средство содержателям хаммамов! – посоветовал аль-Мунзир. – Хотя вряд ли они тебе хорошо заплатят. Им нужно, чтобы люди, красящие бороду, приходили к ним как можно чаще.
– Если подобные тебе, о человек, будут приходить к ним часто, то в городах не останется хаммамов, – вставил рассказчик. – Я видывал в жизни сражения, но то, которое вы втроем учинили в хаммаме, изумило меня. Как это вы еще не снесли напрочь купола!
– Стой, о человек! Мы пришли. Вот в этом хане мы остановились, и здесь ждут нас наши люди, – сказал Джеван-курд. – Клянусь Аллахом, я мчался быстрее дикого осла!
Хабрур покосился на него, но не возразил.
Они вошли в хан, и расположились в своих помещениях, и нашли там подходящую одежду для подобного ифриту рассказчика, и прежде всего дали ему длинную полосу шелка для тюрбана, ибо смотреть на его торчащие волосы более не желали.
– Каковы твои обстоятельства, о человек? – спросил аль-Мунзир, когда они наконец уселись перед накрытой скатертью и погрузили пальцы в жирный пилав. – Прости, что не обращаюсь к тебе по твоему почтенному прозванию, но я ведь до сих пор не знаю ни твоего имени, ни происхождения.
– Ты можешь называть меня, как и прежде, Саидом, но вот я уже не стану называть тебя Рейханом, – отвечал Салах-эд-Дин. – Удалось ли тебе найти ту красавицу, которую мы искали совместно, и ее ребенка? Удалось ли выяснить, по какой причине ее похитили? Ведь все это важно и для меня.