Шайтан-звезда
Шрифт:
– Да, мы нашли эту скверную! – воскликнул аль-Мунзир. – И бедствия, которые постигли нас ради нее, были неисчислимы!
– Эта женщина, Абриза, спасла мне жизнь в пустыне после боя, – возразил Джеван-курд, одновременно жуя плотный ком пилава, так что его усы и борода топорщились не хуже, чем шевелюра Салах-эд-Дина. – Если ты считаешь это бедствием…
– Шайтан тоже иногда совершает добрые дела, – буркнул аль-Мунзир, коря себя за несдержанность языка. – Только из-за этой женщины и ее ребенка мы заехали сюда, о Саид!
– А где она сейчас? – с большим интересом спросил Салах-эд-Дин.
– Она живет в царском дворце
– О друзья Аллаха! Нет ничего прекраснее этой нашей встречи! – подбирая с подола оброненный ком пилава, возгласил Салах-эд-Дин. – Ибо у вас нужда во мне, а у меня – нужда в вас! Ведь и я странствую из-за сквернейшей из женщин, и я преследую ее в одиночку, и она скрылась от меня, наняв для своей охраны шайку айаров!
– Что общего между твоей скверной женщиной и нашей скверной женщиной? – осведомился Хабрур ибн Оман.
– Ваша скверная женщина – дочь моей скверной женщины, так что это у них передается по наследству, клянусь Аллахом! – и Салах-эд-Дин громко расхохотался. – Слушайте меня, о люди, я скажу вам то, чего вы еще не знаете! Я не утратил следа моей скверной женщины – а знаете ли вы, чего она ищет? Она ищет ребенка своей дочери, и каким-то образом она выяснила, в каком направлении его увезли! Так что сам Аллах свел нас вместе в этом грязном хаммаме, чтобы мы объединили усилия! И мы тайно двинемся следом за этой зловредной Захр-аль-Бустан… нет, Ясмин, ты же помнишь Ясмин, о Рейхан?… Впрочем, ты такой же Рейхан, как она – Ясмин! Теперь ее зовут Шакунта, и на языке индийцев это означает «ястреб», а если женщине дают такое имя – клянусь Аллахом, мужчинам лучше держаться от нее подальше!
– О аль-Мунзир, достаточно ли протрезвел твой друг? – строго осведомился Хабрур ибн Оман. – Или его слова имеют ту же цену, что безумные речи в хаммаме?
– Какие из моих речей ты считаешь безумными? – повернулся к нему Салах-эд-Дин.
– Хотя бы твои слова о том, что ты должен отрастить волосы, как у воина, ибо ты – царский сын, – отвечал Хабрур ибн Оман. – Разве дети царей слоняются пьяными по скверным хаммамам и затевают там драки со швыряньем мочалками?
Салах-эд-Дин вздохнул.
– Пойми меня, о почтенный, – печально начал он. – Я уже столько дней преследую Шакунту! И я боюсь приблизиться к ней, потому что она исхитрилась нанять для охраны три десятка айаров! А с ней вместе едет мой смертельный враг, который лишил меня трона, так что из-за него я стал сперва учеником лекаря, потом врачом, потом содержателем хаммама и уличным рассказчиком историй! И она сперва похитила его, а потом вдруг оказалось, что они неплохо ладят между собой – ведь она еще не заколола его джамбией!
– Ты был врачом? – переспросил Хабрур ибн Оман. – Ты так же похож на врача, как финик – на арбуз!
– Да, о друг Аллаха, и более того – я был придворным врачом, и я могу доказать это! – воскликнул Салах-эд-Дин. – Если вы все трое – из Хиры, то вы должны помнить, как исчезли одновременно из царского дворца любимица старого царя, госпожа Кадыб-аль-Бан, мать Ади аль-Асвада, и придворный врач! Это было одиннадцать лет назад. И тот врач – я!
– Погодите, о любимые! – еще не зная, что собираются
– Все было наоборот, – сказал Салах-эд-Дин. – Это Хайят-ан-Нуфус отравила Кадыб-аль-Бан и похитила ее тело, чтобы опорочить ее перед царем, будто она сбежала, и заставить царя провозгласить своим наследником младшего сына. Я же спасся чудом по милости Аллаха. И я знаю, какой яд пустила в ход Хайят-ан-Нуфус, ибо спешил к отравленной с противоядием, но опоздал.
– Можем ли мы верить этому человеку? – спросил тогда Хабрур ибн Оман Джевана-курда и Джабира аль-Мунзира. – О аль-Мунзир, он спас тебя от смерти – и потому ты не можешь свидетельствовать против него, ибо детям арабов чужда неблагодарность. Я помню только то, что врач был молод и самонадеян, ведь я тогда неотлучно находился при аль-Асваде и редко бывал в Хире. Так что сейчас не ты предостерегаешь, а я. Так пусть же решает Джеван-курд!
Польщенный доверием, Джеван приосанился.
– Прежде всего, мы должны разобраться, что в речах этого человека – правда, а что продиктовано вином, – с немалым достоинством произнес он. – Сидя перед скатертью с пилавом, мы этого не сделаем. Мое решение – мы возьмем этого человека с собой, и поедем туда, куда он укажет, но будем строго следить, чтобы он не прикасался к вину – и финиковому, и изюмному, и пальмовому, не говоря уж о виноградном.
– А мы сами, о друг Аллаха? – осведомился Хабрур ибн Оман. – Ведь пальмовое вино нам дозволено.
– Не случится большой беды, если мы обойдемся в дороге без пальмового вина, – заметил Джабир аль-Мунзир.
Салах-эд-Дин всем своим видом изобразил покорность злой судьбе. Вдруг он усмехнулся и произнес вовсе неожиданные в его устах стихи:
Вино я оставил и пьющих его, И стал для хулящих его образцом. Вино нас сбивает с прямого пути И злу отворяет ворота оно.– Давно ли ты так поумнел? – удивился Джеван-курд.
– Слава тому, кто все изменяет, но сам не изменяется! – отвечал Салах-эд-Дин. – Просто я понял, что только вместе с вами я достигну своей цели, догоню Шакунту, отомщу Барзаху и помогу вам завладеть ребенком, чтобы он не достался этой мерзкой, этой скверной, этой распутнице, этой развратнице… О Аллах, какие бы слова я ни употребил – все будут слишком хороши для нее! А теперь пусть кто-то из ваших людей сходит со мной в хан, где я остановился. У меня там хорошая лошадь, и вьюки с имуществом, и оружие. Я переберусь к вам, мы обсудим наш дальнейший путь, отдохнем и двинемся в дорогу на рассвете. Лишь бы только не упустить ее след!
– А какое у тебя оружие? – заинтересовался курд. – Мочалка из пальмовых листьев или банный веник?
– У меня ханджар, выкованный из молнии, и кожаный щит, и лук, и стрелы, бесперые и пернатые, по тридцать тех и других, и нанизанная кольчуга, и шлем, и кольчатое забрало для лица, и еще я взял с собой аль-вахак.
– А что это такое? – спросил курд.
– Если Аллах будет к нам благосклонен, то ты его увидишь, – Салах-эд-Дин сжал кулаки. – Это сеть для охоты на людей – и я отдал бы руку, чтобы увидеть, как в этой сети бьются Шакунта и Барзах!