Шелковый билет
Шрифт:
Помню однажды на первом курсе, после очередной студенческой вечеринки, я вышел из бара, невозможно пьяный и веселый, а возле входа стояла второкурсница Женя Кулагина, на которую я пускал слюни с самого первого сентября, но даже ни разу с ней не говорил. И вот она стоит и плачет. Я подошел к ней. Чего плачешь ты, прекрасная Евгения, говорю я ей, или другую какую-то убогую фразу. Уже толком и не помню. Бросил меня, мол, Паша, отвечает мне она, всхлипывая. Мой внутренний рыцарь вызвался ее проводить. И вот шли мы с ней, я рассказывал ей нелепые истории про своих одногруппников, среди которых была парочка и про Окола с Аней, она смеялась. Было холодно, я отдал ей свой шарф. Когда мы подошли к ее подъезду, она поцеловала меня. А потом мы поднялись к ней в квартиру
Миновав паб, я заехал в супермаркет, купил сыра, галетов, попкорна и красного вина. С таким нелепым набором продуктов, я направился на кассу. Расплачиваясь, я поднял глаза и мой взгляд уперся в нее. Ту самую ананасовую брюнетку. Она узнала меня и смущенно улыбнулась. Я кивнул ей. Рядом с ней, ерзал в поисках кошелька, ее лысый, высокий и пузатый муж. Я рассмеялся, попросил кассиршу пробить мне шоколадку и мармеладных медведей, расплатился и, проходя мимо, с улыбкой ей помахал.
Господи, я так переживал, что со мной что-то не так, раз у меня нет семьи. Нет жены. Что в моем возрасте это ненормально. И вдруг все прояснилось. Я – счастливчик. Одинокий, ненормальный счастливчик со свободой выбора. У меня не было жены, не было пуза. А теперь мне нечего было терять. Я был несчастным, убитым горем, но счастливчиком. Безгранично свободным, безработным, безумным счастливчиком, не имевшим ничего, кроме остатка собственной жизни, с которым я могу сделать все, что угодно.
Телефон мой все это время валялся дома. Я даже не заметил, что весь день провел без него. На экране высветилось семь пропущенных. Шесть от мамы и один с незнакомого номера. Шоколадку я съел по дороге, сейчас же очередь дошла до медведей. Первым делом я, само собой, набрал маму. Голос у нее был тихим, но уже гораздо более живым, чем, например, вчера. Дети были у нее. Игорь улетел в командировку куда-то в Казахстан. Работа не щадила никого и не давала никаких поблажек. Я мысленно на минутку обрадовался, что уволился. «Добби [16] свободен», прошептал я.
16
Добби – домовой эльф из книг и кинофильмов о Гарри Поттере.
– Что говоришь, сынок? – не поняла мама.
– Нет-нет, – тихо рассмеялся я, – ничего.
Я жевал мармелад.
– Мне нравится твой голос, – сказала мама, – Мне сегодня звонил Олег Колецких, – начала она, – тебя искал. Дала ему твой номер. Он дозвонился до тебя?
«Вот и хозяин незнакомого номера», – подумал я.
– Вадик, – сказала мама тихо, – ты завтра поезжай обязательно. О нас не беспокойся. Мы справимся. А тебе это необходимо.
– Хорошо, – сказал я, – люблю тебя. Завтра позвоню.
Я повесил трубку. Решив не перезванивать Околу, я отключил телефон и пошел на кухню.
Я положил попкорн в микроволновку, нарезал кубиками
Сейчас даже не помню, что это был за фильм. Я пил вино прямо из бутылки, хрустел галетами и попкорном, жевал сыр и смотрел в экран пустыми глазами. Тело будто бы жило отдельно от меня. А я был для него хорошим, а скорее, единственным другом. Как хороший друг, я решил: хочет жрать и пить вино – пожалуйста. Заслужило. Носить такую тяжелую, темную и раненую душонку – труд из разряда титанических.
Фильм закончился. Я оглядел комнату. Чемодан был собран. Запонки я, все же нашел. Билет и паспорт лежали на чемодане рядом с рюкзаком. Ты готов. Ты должен ехать.
Я отряхнул постель от крошек, отнес все на кухню, допил вино, вымыл посуду и даже вынес мусор.
Я был готов.
Я заглянул в заветную коробочку, грустно улыбнулся, погасил свет и уснул.
Вылет в столицу был в шестнадцать пятьдесят. Я проснулся за двадцать минут до будильника, около одиннадцати утра, от того, что кто-то громко барабанил в дверь. Я даже немного испугался спросонья, но лишь на долю секунды. Потом пришла легкая, противная злость. Я нехотя влез в тапочки и пошел к двери. В глазок смотреть не стал, решил сразу открыть. Бояться мне было нечего. Смерти теперь я уж точно не боялся. В дверях стоял Окол, с красной от мороза улыбчивой физиономией и большим стаканом с кофе.
Он хотел было меня обнять, но передумал. Я стоял сонный в одних трусах. Я сам это заметил и удивился. Мне казалось, что заснул я в пижаме. Впустив Окола, я посадил его в гостиной на диван, а сам вернулся в спальню, умылся, почистил зубы и натянул домашнюю одежду.
Окол сидел и играл на планшете в какую-то глупую игру. Может и не глупую, конечно, но я в этих играх вообще ничего не понимал, придерживаясь мнения, что играть в них простительно, если ты ребенок или блондинка. Окол не был ни блондинкой, ни ребенком, но играл страстно и увлеченно, сперва даже не заметив моего возвращения.
– Какими судьбами? – спросил я его, когда он, наконец, оторвался от планшета.
Окол возмутился.
– Как это, «какими судьбами»? – начал он, – мама твоя сказала, что ты сегодня в штаты улетаешь. И что прикажешь мне, отпустить тебя не попрощавшись, еще и позволив тебе пилить в аэропорт на такси? Еще чего! – объяснил свое присутствие Олег.
«А ведь, получается, что Окол – мой единственный настоящий друг», поймал себя на мысли я и улыбнулся. Да, мы видимся с ним раз в тысячу лет, да, наши жизни кардинально отличаются друг от друга, но разве это что-то меняет? Нас связывает спокойная, нетленная дружба, которая посыпается как раз в такие моменты. В тяжелые и болезненные.
Когда у Олега умер старший брат, я приехал к нему и самоотверженно пил с ним четыре дня и три ночи. Меня тошнило, у меня болела голова, мне не нравился запах в его квартире и русский рок. Но я пил и был рядом. Потому что я его друг.
– Я же знаю, что ты не вернешься, – сказал он уверенно и грустно.
Я не стал спорить.
Поблагодарив его, я задал единственный мучавший меня вопрос: почему, почему в одиннадцать утра? Самолет почти в пять.
Олег фыркнул.
– Дорогой ты мой человек, – сказал он, – ты думал, что я позволю тебе нарушить традицию?
– Да ладно, – удивился я, – ты действительно хочешь…
– Именно! – прервал меня Окол, – ты мыслишь в верном направлении, засранец!
Дело в том, что со времен университета у нас появилась традиция: каждый раз, когда кто-то из нас собирался ехать заграницу, мы собирались и смотрели какой-нибудь русский фильм с патриотическими настроениями. Просмотр обязательно сопровождался водкой и славянской едой. Мы называли это мероприятие «Руссня». Такая себе русская тусня. Организовывалась руссня в целях профилактики, чтобы за бугром никто не забывал свои корни. Хотя на самом деле мы собирались, чтобы напиться и вкусно поесть домашней снеди.