Шесть дней июля. О комкоре Г.Д. Гае
Шрифт:
Как же нужны политработники, которые могли бы разъяснить бойцам необходимость железной дисциплины, организации боевых частей вместо партизанской вольницы, как того требуют распоряжения Советской власти. Надо попросить членов следственной комиссии выступить в отрядах, поагитировать. Лившиц, Панов и Самсонов — хорошие ораторы, они могут убедить бойцов.
С бойцами нужно говорить и об общей обстановке. Как мы окружены со всех сторон отрядами белогвардейцев и чехословаков, так и Советская страна находится в кольце врагов. В Мурманске хозяйничают американцы, англичане и французы. Во Владивостоке
...Эскадрон вышел из леса, вдали показались хаты Тушны. От села на рысях появились конники — возвращалась разведка. Старший доложил Гаю, что в Тушне и за нею белых нет, можно смело входить в село.
— Наши не объявлялись со стороны Шиловки?
— Не видали.
Гай обеспокоенно поглядел на далекую опушку леса правее Тушны, по расчетам, уже должны подойти отряды, которые выгрузились в Шиловке. Помешали выгрузиться, помешали дойти? Но стрельбы с той стороны не было.
— Старшой, — обратился Гай к разведчику. — Поезжайте на дорогу в Шиловку. Встретишь наших, скачи обратно, доложишь мне.
— Ясно, товарищ командир.
— Разыщи Сушко, — сказал Гай ординарцу. — Пусть займет под штаб поповский дом. Воробьеву скажи, чтоб дожидался меня там.
На окраине Тушны Гай остановился, пропуская мимо себя колонну. Бойцы шли медленно, устало — уж очень жарким был день. Лошади понуро кивали головами в такт шагам, бока блестели от пота. Подошел отряд Прохорова, многие опять сидели на подводах. Увидев Гая, отворачивались, но с подвод не слезали. Один Прохоров слез и зычно крикнул идущим:
— Ну подтянись, братки, осталось немного!
Миновав Гая, опять вскочил на подводу, что-то сказал сидящим матросам, те загоготали.
Подъехали подводы с ранеными. Дворкин доложил Гаю:
— Один раненый умер. Теряем людей без боя.
Гай въехал в село с последним отрядом. На улицах уже гомонили бойцы, ходили по дворам, устраивались на ночлег. Дымились походные кухни возле колодца, скрипел колодезный ворот, поили лошадей.
У добротного кирпичного дома стоял Сушко, призывно помахал Гаю рукой.
— Воробьев со штабом здесь, товарищ командир. Гай зашел в прохладную комнату, у стола сидел Воробьев, гимнастерка висела на стуле, ноги босые.
— Ближе к вечеру сходи в отряды, скажи, чтоб выставили кругом боевое охранение. И не поленись ночью проверить, не спят ли. А то нас могут взять тепленькими.
— Во сколько будем выступать?
— Надо пораньше, в шесть, чтоб больше до жары пройти.
Гай снял гимнастерку, вышел во двор. Велел ординарцу принести воды, с наслаждением
— Как насчет ужина? — спросил у Сушко.
— Попадья расстарается, я уже сказал.
— За ужин заплати, сколько спросят.
— Да она не возьмет, товарищ Гай.
— Я сказал — заплати! — повысил голос Гай.
— Будет сделано, товарищ командир! — поспешно ответил Сушко.
Пришел Лившиц, устало сел на крыльцо.
— Як тебе вот зачем. В Сенгилеевском отряде несколько человек бузотерят, говорят, что зря ушли, нужно было драться, пока не подойдут наши. Говорят, уходить — трусость.
— Ну ты им и скажи, — взорвался Гай, — чтоб возвращались и дрались, сколько захочется! Я не собираюсь сидеть в западне и дожидаться, когда начнут душить со всех сторон.
— Так и передам, — поднимаясь, сказал Лившиц.
Поужинав, Гай с Воробьевым посидели полчаса над картой, уточняя завтрашний маршрут. Решили идти лесом на Солдатскую Ташлу по проселку. Идти опять будет нелегко, но зато безопаснее — в лесу не пустишь кавалерию, да и от пехоты обороняться легче.
Спать легли рано, чтобы встать пораньше.
23 июля
Утром Гай еще не кончил завтракать, прибежал Дворкин — раненые отказываются ехать дальше.
— Как — отказываются?!
— Говорят, что останутся в Тушне, белые сюда не скоро придут.
— Какого черта... — Гай торопливо допил чай и встал из-за стола. — Пошли!
В просторной избе на полу лежали раненые. Гай, пригнув голову, зашел в комнату, оглядел лежащих, встретился взглядом с Иваном.
— Ну что, отдышались?
— Слушай, оставь нас здесь, в больнице, — сказал Иван, приподнимаясь на локтях. — Тут есть фельдшер, подлечит нас. Если повезете дальше — богу душу отдадим. Легкораненые пусть едут с вами, а тяжелые останутся.
— Ну а белые придут, тогда что?
— В больнице не тронут, мы отвоевались.
— Ты что, не знаешь, что они пленных не берут?
— Лежачих не бьют, — сказал заросший черной щетиной раненый с перебинтованными грудью и рукой.
— Ну глядите, — недовольно сказал Гай. — Через пару дней доедем до места.
— Пару дней кишки не выдержат, — упрямо сказал Иван. — Оставьте нам бинтов и лекарства, сколько надо, и поезжайте,
— Кто хочет ехать, скажите доктору: он вас погрузит. Ну а кто не едет — счастливо оставаться и поскорее выздоравливать. Спасибо за службу, вы молодцы, воевали, как положено революционным бойцам.
— Вам счастливо дойти до наших, — сказал Иван.
Отряды уже строились, собираясь выходить. Крестьяне запрягали в повозки лошадей, ворча, что не отпустили их с лошадьми через сутки домой, как обещали в Сенгилее. Бойцы поправляли поклажу, дымили огромными самокрутками, переговариваясь меж собой.
Воробьев доложил, что разведка уже выступила по дороге к Солдатской Ташле. Один из отрядов, подошедший вчера вечером от Шиловки, он определил в голову колонны, усилив авангард. Гай кивнул и сказал Воробьеву, что нужно увеличить дистанцию между колонной и арьергардом до полутора-двух километров — надежнее будет защищен обоз, и если арьергард вступит в бой, без приказа не отходить.