Шесть невозможных невозможностей
Шрифт:
– Передавай ей привет. А ты… – она смотрит на Фреда, – надевай пальто и по пути зайди в парикмахерскую.
– Когда Газель вернется?
– Он будет дома к семи и, пожалуйста, не называй его так. Он старается похудеть, – говорит мачеха.
По дороге ко мне мы идем мимо магазинов.
Фред покупает батончики «Марс». Наше финансовое положение для него не тайна.
– По-моему, это любимое лакомство прыщей, – говорю я.
– Да фигня все. Проблема в гормонах и в генах. Это Газель виноват.
Мы жуем на ходу и разглядываем
Возле благотворительного магазинчика «Святое сердце» я останавливаюсь. Прямо на переднем плане лежит то, что надо – большой набор гантель.
Он стоит пять долларов, но когда Фред говорит хозяйке, что у меня нет денег, она отдает нам его за доллар. Фред платит.
Мы тащим гантели домой, а они ужасно тяжелые, каждая весом пять килограммов, и тут я вижу, что навстречу нам идет Эстель. На маневр уклонения времени нет.
Сердце начинает бешено колотиться. Мы впервые встретимся лицом к лицу. Я хочу, чтобы все прошло идеально. Я знаю, что на это нет ни малейшего шанса. Она смотрит на меня с полуулыбкой. А может быть, приподняв брови. Вместо того, чтобы тоже вскинуть бровь, я останавливаюсь и выпаливаю:
– Это не мне.
– А кому? – удивленно спрашивает Фред.
– Ну, то есть они для меня, но не для того, чтобы поднимать тяжести, а для того чтобы…
Фред, до которого наконец-то дошло – лучше поздно, чем никогда, – спешит на выручку:
– Дверь стопорить.
– Ага. Дверь стопорить.
Она улыбается:
– Ну, хорошо.
Эстель говорит это очень медленно, точно недоумевая, к чему все эти объяснения. Я и сам хотел бы это знать.
Она идет дальше.
– Пока, Эстель, – говорю я вслед ей.
Она оборачивается:
– Откуда ты знаешь, как меня зовут?
Я замер. Я знаю не только, как ее зовут, но и то, что ее назвали в честь крестной, которая живет в Лондоне. Я знаю то, что мне не следует знать.
– Мы же в одном классе, – выкручиваюсь я.
– А, ну да, – говорит она и уходит.
– Это кто? – выдыхает Фред сквозь шоколадно-карамельную тянучку.
– Она живет по соседству.
– Горячая штучка.
Как всегда, мастер недооценки.
– Воспитана как разбивательница сердец? – Он намекает на ее почти тезку Эстеллу из романа Чарльза Диккенса «Большие надежды». Мы его проходили в прошлом году на уроках углубленного изучения английского языка.
– Это мне не суждено узнать – с моим-то счастьем.
– Ну да, и спасибо, что представил меня, – говорит Фред.
– Она – моя недостижимая мечта.
– Тем больше оснований представить меня. Возможно, у нее есть недостижимые подружки, которые идеально подойдут мне.
Мы продолжаем путь, придавленные буквально и фигурально.
7
Дойдя до моего дома, мы видим, что из парадного торчит большая серебряная труба, соединенная с громко тарахтящим грузовичком. Внутри «Чудо-коврики» творят свою домашнюю магию, и я впервые за все время вхожу в дом, не чувствуя тошноты.
Фред принюхивается, как терьер.
– Какое изумительное преображение!
Мы идем вглубь леденящего
– Огромное вам спасибо, – говорит она, беря маму за руку. – Подумать только, я могла бы выйти замуж за… своего отца.
Заметив взгляд Фреда, в котором читается алчность скандального репортера, я говорю:
– По-моему, она имеет в виду типаж, а не конкретно собственного отца.
– Приходите снова, когда найдете себе подходящую пару, – говорит мама, у которой, кажется, тоже глаза на мокром месте.
Женщина икает и, хлюпая носом, исчезает за дверью.
– Ты не сможешь продавать свадебные торты, если будешь отговаривать клиентов от брака, – говорю я. Мама пропускает мое разумное замечание мимо ушей.
– Как школа?
Фред берет удар на себя:
– Я только завтра пойду.
– Дэн?
– Так себе.
«Так себе» ее не устраивает, сейчас она перейдет к более пристрастному допросу, поэтому я пресекаю ее попытку на корню.
– Есть что-нибудь зажевать?
– Конечно. Пробники свадебных тортов. Угощайтесь. Только ешьте старые из того контейнера. А это зачем? – спрашивает она, показывая на гантели.
– Дверь стопорить, – говорит Фред. Тоже мне нашелся шутник.
– Отлично, у нас тут как раз маловато хлама. – Она уходит обратно на кухню.
Мы с Фредом идем через холл, отделанный черно-белой плиткой, мимо огромных стеллажей, набитых книгами в треснувших кожаных переплетах, старыми изданиями «Penguin» в бумажных оранжево-желтых обложках и путеводителями, мимо плотно развешанных по стенам гравюр восемнадцатого века, дряхлых карт и вставленных в рамочки кружев и вышивок. Фред вытягивает книгу – «Хризалиды» Джона Уиндема – и чуть не роняет ее от изумления.
– Жуть какая!
Он показывает мне. Осы соорудили многоячеечный кокон в половину размера книги – такое ворсистое аккуратное гнездышко, склеившее страницы намертво, точно цемент. Исконные обитатели давно улетели. Легкий, как пушинка, ссохшийся паучок примостился в одной из крохотных пещерок.
– Можешь взять себе, – говорю я.
– А разве книги не в собственности Общества?
– Все ценное они уже забрали. А эти по большей части ерунда, поражены плесенью или еще чем-то.
Мы идем по лестнице. Темные узоры ковра навевают очень давнее воспоминание об иллюстрации из книги сказок. Каждая ступенька крепится медным держателем – вот, наверное, была морока для «Чудо-ковриков».
Фред останавливается, чтобы оглядеться. Он пока не привык к своеобразию этого места. Даже на верхней площадке тонны хлама. Он делает шаг назад и натыкается на стойку в виде слоновьей ноги, набитую старыми зонтами и тростями.
– Какая засада, что ты не можешь ничего здесь продать. Все проблемы были бы решены.
– Ну да, это большой облом, когда «вода, вода, кругом вода, мы ничего не пьем», – говорю я.
– Очень большой, – соглашается он.
Это строчки из поэмы, которую мы проходили, – там люди умирают от жажды в море, если вы не догадались.