Шестьдесят рассказов
Шрифт:
– Чувствую себя как мне все это не нравится!
– Ты просто слегка раскис, старик, раскис, вот как это называется, раскис.
– Так как же это вышло, что нам не подносят никаких таких венков из роз с алой шелковой лентой с золоченой надписью на этой хренотени? Как это вышло?
– А черт его знает. Может, мы проиграли?
– Ну, как могли мы проиграть? Как могли мы? Мы!
– Мы держали хвост пистолетом. Могли хоть кому настучать по тыкве, начистить хлебало. И все же, может быть…
– Помню старые
– Да. Почти без усилий…
– Верно. Заходите, коммандер. Ставьте прямо сюда, да все равно куда, дайте я место расчищу. Ставь эту посудину прямо здесь. Одиннадцатифутовый серебряный кубок!
– С великолепной гравировкой, с датами.
– С великолепной гравировкой, с датами. Но это было тогда.
– Так. Помощь ожидается?
– Я позвонил по номеру насчет помощи, и они сказали, что помощи больше нет.
– Я отведу тебя в Затон.
– Чего я там не видел?
– Я отведу тебя в Затон, город новой жизни.
– Может, завтра или еще когда.
– Затон, возвращающий бодрость.
– Слушай, мне как-то не с руки.
– Где можно соприкоснуться с первоосновами, поздороветь даже против своей воли.
– У меня уйма дел.
– Эта пустынная дорога. Она ведет в Затон.
– Нужно прополоть и проредить хлопок, забежать в аптеку.
– Ты бывал когда-нибудь в Затоне?
– Да, я там бывал.
– Затон, город новой надежды.
– Настроить окарину, пришить пуговицу к рубашке.
– Ты много путешествовал? Ты достаточно много путешествовал?
– Я путешествовал, и немало.
– Чтобы вернуться, нужно сперва уйти, это фундаментальная истина.
– Радость возвращения есть высшая из моих радостей. Достигается прогулкой вокруг квартала.
– Затон. Ты видел новую казарму? Для государственной полиции. Они использовали для строительства этот красный камень, который у них там повсюду, очень симпатичное здание, тусклое и красное.
– А полицейским нравится?
– Кто же их спрашивал. Но они вряд ли могли бы… Я насчет что она же новая.
– Проветрить спальник, почистить фляжку.
– Ты видел новый амфитеатр? Построен из красного камня. Они ставят там все трагедии.
– Да, видел, он совсем рядом с железнодорожным вокзалом, верно?
– Нет, он поближе к Великому Лицею. Великий Лицей, сверкающий янтарь в оправе надменного города.
– Я бы сейчас совсем не отказался от жареной картошки. Жареная картошка с кетчупом.
– Затон. Задуман как один из этих новых городов. Где все и каждый будут счастливее. Очень строгие местные законы. Там не позволяют иметь автомобиль.
– Да. Я был там в начале. Я помню лихорадку перед сдачей проекта. Меня попросили сделать доклад. Но мне ничто не шло на ум. Я просто стоял там, в синем рабочем халате с эмблемой Затона, точь-в-точь похожем на беременное платье,
– Единственная тамошняя древность это монастырь, датируется 1720 годом или около того. Там есть Черная Богородица, и Богородица черная, и Ребенок тоже. Датируется 1720 годом или вроде того.
– Я видел. Крутая вещь. Такая крутая, что слезу вышибает.
– А осенью приезжает цирк. Выступает всаду красных камней, где резные красные астры и резные красные флоксы оттеняются поребриками из желтого берилла.
– Я видел. Поразительно круто.
– Так что решено, мы едем в Затон, где будут рауты и пирушки, а может, еще и простая, без формальностей танцулька, может - пообжимаешься на веранде с одной- другой тамошней ослепительной красавицей.
– Теперь я не очень чтобы очень насчет обжиматься. По большей части я стою перед ними на коленях, занимаюсь для них вязанием или делаю грамматический разбор…
– И затонское стадо бизонов. Шесть тысяч зверюг. И все они еще живы.
– Каждый дом имеет обширный парк и газоны, латунные подсвечники, троекратную в день доставку почты. Элегантные вдовы, одиноко живущие впросторных особняках, поливающие газоны с помощью вращающихся желтых разбрызгивалок, внимательно обследующие траву в поисках побуревших участков, которые должно полить. Иногда в доме есть взрослый ребенок, или почти взрослый, работающий в школе или больнице, преподавателем или консультантом. Стены многих домов украшены семейными фотографиями, если спросить, кто там изображен, тебе ответят охотно и с удовольствием. На закате всех, кто прожил этот день, награждают орденами, крестом св. Жайме, крестом св. Эма.
– Задуман как один из этих новых городов, где каждый будет счастливее, много счастливее, вот в чем идея.
– Мир. Безмятежность. Мертвых экспонируют в художественных галереях, в рамах. А иногда ставят на постаменты. Почти то же, что и везде, только в Затоне экспонируют самую доподлинную…
– Личность.
– Да.
– И они крутят пленку, как говорил этот мужик или там женщина, прямо рядом с его или ее…
– Рамой или постаментом.
– Записанную загодя.
– Естественно.
– Ошеломленные белые лица разговаривают.
– Убил несколько цветов и поставил их в горшочки под этими лицами, все так делают.
– Что-то непрестанно тянет тебя назад, как магнит.
– Смотреть, как бизоны щиплют траву. Не может быть, чтобы я ждал именно этого, я ждал слишком уж долго. Это вялое, бесцельное слоняние с места на место казалось мне невыносимым. Но под конец я и сам был уже не прочь пощипать малость травки, это бы смотрелось забавно.