Шестой иерусалимский дневник (сборник)
Шрифт:
плавя лёд и ржавя сталь,
возраст людям – не помеха,
а досадная деталь.
578
Гибкость, лёгкость и живучесть
лжи, растёкшейся в повсюдную,
обещает миру участь
огорчительно паскудную.
579
Зная дело вдумчиво и туго,
правку исповедуя дальнейшую,
я совсем не чувствую испуга,
если написал херню полнейшую.
580
Учти,
и ни к чему не призывал,
я лишь убогий литератор
и стих мой личный завывал.
581
Нет, я не о Толстом сейчас толкую,
со многими случалось это так:
великие несли хуйню такую,
которой постеснялся бы мудак.
582
В истории ничто уже не внове,
а было столько лжи и столько фальши,
что слышится в любом высоком слове
звучание запачкавшихся раньше.
583
Российские евреи жили сочно,
как будто долго спали и проснулись,
копалась ими умственная почва,
а к пахотной – они не прикоснулись.
584
Исконным занимаясь женским делом
и полные законной женской гордости,
девицы всех мастей торгуют телом,
жалея, что товар – со сроком годности.
585
История животна и растительна,
копируя бездушную природу,
однако же злопамятна и мстительна —
в подобие двуногому уроду.
586
Моё живое существо
уйдёт из жизни утолённой
и обратится в вещество
породы неодушевлённой.
587
Забавно остывает голова,
когда она работала весь день:
кипят ещё какие-то слова,
но смыслы заволакивает тень.
588
Мне если кто и ненавистен,
то проповедник заводной:
мне прописных высоких истин
уже не надо ни одной.
589
Что-то я из рюмочного текста
вышел в непонятное теперь:
то ли среди мудрых жажду места,
то ли мне в склероз открылась дверь.
590
Нам ещё охота свиристеть,
бравыми прикинувшись парнями:
крона продолжает шелестеть
над уже усохшими корнями.
591
Моё глухое беспокойство,
когда на девок я гляжу, —
весьма сомнительного свойства,
и я в руках себя держу.
592
Обидно, что с огранкой
когда уже всё выделкой покрылось,
уходит легковейность естества,
которое шампанским пузырилось.
593
Легко реальность подменив,
тактично, гибко и сердечно
в картину мира входит миф
и поселяется навечно.
594
Мне многое сегодня очевидно,
целебный опыт жизни мной добыт:
ведь нас лягают больно и обидно —
всего лишь обладатели копыт.
595
Забавно, что былое нам открыто
не настежь и отнюдь не поминутно:
всё то, что совершалось шито-крыто,
и помнится сегодня крайне смутно.
596
Ещё о преимуществах лежания:
покой теперь надёжен и упрочен,
а в мысли стало больше содержания,
поскольку лёжа взгляд сосредоточен.
597
Когда всё хрупко, слякотно и зыбко,
и ждать чего угодно можно вдруг,
случайного попутчика улыбка —
отменно упрочняет мир вокруг.
598
Я не умею обижаться,
но все попытки усмиряю:
своей судьбой распоряжаться
я и судьбе не доверяю.
599
Когда бежишь – горят подмётки,
и плещет алчности волна,
то бедной совести ошмётки
болят, как целая она.
600
Всюду мудрецов сейчас – несметно,
я хоть не завистник, но обидно:
лично я умнею незаметно,
и пока что этого не видно.
601
К любой судьбе готовы смолоду,
в совсем негожую погоду
мы с решетом ходили по воду —
и приносили эту воду.
602
Слиянья полного не ищет
моё с евреями единство,
и я в духовной даже пище
люблю умеренное свинство.
603
Я давно простился с лицемерием
и печалюсь, глядя в небосклон:
к Богу мы относимся с доверием,
большим, чем заслуживает Он.
604
Создатель, дух даря творению
и научая глину жить,
способность нашу к озверению
навряд ли мог предположить.
605
Одну мыслишку изреку,
мне поделиться больше нечем:
не ставьте рюмку дураку,
он вам испортит целый вечер
606