Шестой иерусалимский дневник (сборник)

Губерман Игорь Миронович

и врут о зле спиртном,

я столько пользы не могу

найти ни в чём ином.

664

Туда летит моё волнение,

где без огреха и греха

верша умелое глумление,

мне ловко вскроют потроха.

665

Я выдаю для отсечения

хотя и малый, но вершок —

поскольку жажду излечения

своих единственных кишок.

666

Лишь ради текста гну

я спину,

мила неволя мне моя,

и если я перо откину,

то и коньки откину я.

667

На выпивке в недавнишние дни

я верные слова друзьям нашёл:

чтоб жили так же счастливо они,

как нам бывало вместе хорошо.

668

В душе мы очень сиротливы,

темны по мироощущению,

а то, что дико похотливы, —

мы просто тянемся к общению.

669

Пришла мне в голову вчера

мыслишка дьявольски простая:

от воцарения добра

пошла бы жизнь совсем пустая.

670

О многом бы ещё подумать надо,

готовясь к долгой встрече с тишиной,

поскольку одряхления прохлада

изрядно уже чувствуется мной.

671

Есть идея – в ней отравно обаяние,

а звучит она – донельзя обаятельно:

если ждёт нас после смерти воздаяние,

то живым его творить не обязательно.

672

Мышление моё и примитивно,

и нежно, как овечка на лугу,

и если что-то сильно мне противно,

то я об этом думать не могу.

673

Вмиг с исчезновением опаски

завязи плода в игре интимной

ебля стала просто формой ласки,

признаком симпатии взаимной.

674

Я буду и внутри, и духом чист,

укроет боль и страх наркоза плёнка,

и тут, суров очами и плечист,

хирург меня разрежет, как цыплёнка.

675

Навряд ли, что отделаюсь я дёшево;

не веря утешительному блуду,

ничуть и ничего не жду хорошего,

зато разочарован я не буду.

676

Чего грустить, пока дышу

и кровь податлива бурлению?

А дрянь, которую ношу, —

полезна позднему взрослению.

677

Важно для науки лишь начать, и —

всё пойдёт с надёжностью будильника:

нынче даже семя для зачатия

попросту берут из холодильника.

678

Отрадны мне покой и одинокость,

больничный не томит меня уют,

печальна только грубая

жестокость

пословицы – «лежачие не пьют».

679

Капли у меня сомнений нет,

этого и жду я суеверно:

сызнова увидя белый свет,

я ему обрадуюсь безмерно.

680

В больничной сумрачной палате

решил я так: мой дух ничтожен,

и к райской Божьей благодати

ещё никак не расположен.

681

Перспективы душу нежат,

ем лекарства, как халву,

если завтра не зарежут —

послезавтра оживу.

682

Мне предстоит на склоне лет

с ножом интимное свидание,

забавно мне, что страха нет,

хоть очень давит ожидание.

683

В еде – кромешный перерыв,

я пью слабительную гадость,

чтобы хирург, меня раскрыв,

мог испытать живую радость.

684

Не видел я – экая жалость,

лежал на спектакле чужом:

впервые в меня погружалась

рука человека с ножом.

685

Слегка дышу, глаза смежив,

тяну цепочку первых фраз:

на этот раз остался жив,

посмотрим следующий раз.

686

Придя в себя после наркоза,

я тихо теплил чувство честное,

что мне милее жизни проза,

чем песнопение небесное.

687

Тюрьмы, где провёл я много дней,

помнятся мне ярко и пронзительно —

светлые места судьбы моей

выглядели крайне омерзительно.

688

Я мыт, постригся, гладко выбрит —

готов, как юный пионер,

из жизни я на время выбит,

но я и так пенсионер.

689

Уже в петле зловещего витка,

навязанного мне фортуной хваткой, —

о чём томлюсь? О прелести глотка

спиртного, раздобытого украдкой.

690

Судьба права, но не вполне:

я тих от завтрака до ужина,

перчатка, брошенная мне,

была не шибко мной заслужена.

691

Куда-нибудь въехать на белом коне —

вот радость и сердцу, и глазу,

и жалко, что эта мечта не по мне,

поскольку не ездил ни разу.

692