Шестой иерусалимский дневник (сборник)
Шрифт:
своё об этом месте мнение
я выражаю только лестное.
839
Много фактов, из коих история
лучше знала бы технику зла,
поглощает огонь крематория
и хоронит архивов зола.
840
Скисает моё поколение,
на домыслы падко дремучие;
огонь, обратившийся в тление,
мечтает, что вспыхнет при случае.
841
Пришла весна, тоску снимая,
и
прощай, кишка моя прямая,
мне будет грустно без тебя.
842
Держи, дружок, покрепче кружку
вблизи невидимой калитки:
ты долго жил на всю катушку,
теперь висишь на тонкой нитке.
843
Как соблазнять, он рано понял,
он восхищал и слух, и глаз,
и стольких дам окупидонил,
что надорвался и угас.
844
Тут нету рек нектара и елея,
темны за горизонтом облака,
и жить между евреев тяжелее,
чем пылко их любить издалека.
845
Внезапно как-то стал я стар,
сижу, как баржа на мели,
а жизни дерзостный нектар
сосут подросшие шмели.
846
С историей еврейства наши встречи
в позорное меня повергли бегство:
тугой водоворот противоречий
кошмарно замутил моё наследство.
847
Усаживаясь утром за еду,
глазами прохожусь по книжным полкам:
я мысли там успешливо краду,
обычно – из невысказанных толком.
848
Когда бы приключился семинар —
откуда в нас рождается философ,
то я, припоминая мерзость нар,
ответил бы на множество вопросов.
849
Хочу, чтоб мы слегка спесиво
седой кивали головой:
когда стареют некрасиво,
то стыдно мне за возраст мой.
850
По жизни главный мой трофей —
богам служенье скромное:
Венера, Бахус и Морфей —
спасибо вам огромное!
851
Да, я весьма самонадеян
и глух ко мнению публичному,
к любым вещам, к любым идеям
я отношусь по вкусу личному.
852
Большое в жизни упущение —
своё весь век любить болото
и не изведать ощущение
паденья в пропасть и полёта.
853
А ночью правит миром
глядит на лица спящих опечаленно,
и бродит, очертаний лишена,
и цыкает, шумнёшь когда нечаянно.
854
В этом кратком колыхании
на пути к мирам иным
наша сила – в потакании
нашим слабостям земным.
855
Нас очень чудно воспитали —
семья, учёба, участковый —
у нас нервишки твёрже стали
и светлый разум подростковый.
856
Все приметы знают суеверы,
вижу в их наиве правоту,
ибо нескончаемы примеры
пользы суеверия в быту.
857
С иллюзиями бережен доныне я,
любовно их лелея и храня,
иллюзии целебны от уныния,
а скепсиса боятся, как огня.
858
Душе, когда с возрастом тело убого,
теплей от забот бытовых,
а мёртвых приятелей больше намного,
чем полу– и четверть живых.
859
Поэзии святая простота
способна обнаружить ненароком
глухие сокровенные места
в душевном заповеднике глубоком.
860
Гуляют смыслы прихотливо,
легко названия кроя:
всегда был рак наперсник пива,
а нынче это хворь моя.
861
Сирые, никчемные, убогие,
с меткой безнадёжности тупой —
самые опасные двуногие,
если собираются толпой.
862
Держав армейские учения
должны убойность имитировать,
но приступ умопомрачения —
зачем ещё и репетировать?
863
Проснулся в ночь – о страхах старых
был сон – курить хотелось срочно,
и вспомнил: ночь, курю на нарах,
и тьма, и счастлив так же точно.
864
Чем печень разрушать, кипя и злобствуя
на мерзости вселенских прегрешений,
разумней выпить рюмку, философствуя
о благости житейских искушений.
865
Навряд какой-нибудь философ
посмел додумать до конца,
что жизнь земная – просто способ
самопознания Творца.
866
Возможно, мой душевный пыл напрасен,
но в собственном подворье сам я барин,
а с теми, кто со мною не согласен,
я тоже безусловно солидарен.
867
И радостно порою мне
за голос тихий мой,