Шибболет
Шрифт:
– Так точно, - ел нашего командира глазами радостный капитан первого ранга.
– А почему вы нас давно ждёте?
– ехидно поинтересовался Миша.
– У меня свои источники, - врал комендант наобум лазаря.
– Можно я поссу?
– спросил я.
– Двое суток всё-таки.
– Да, командир, что-то у нас почки заработали, как Паша Ангелина.
– Она плохо кончила, - заметил командир, поддёргивая штаны, - от цирроза.
– Не пугай. Я кончу хорошо и многократно, чего и всем желаю.
Мочились мы теперь каждые четверть часа. Радовались только одному:
Через полчаса за нами пришёл автобус. Почему-то туристический "экспресс" с надписью "Сухуми". Каперанг лично пригласил нас "пройти проехать".
– В столовой уже накрывают. В офицерской.
– Белое полусухое, - приказал Миша.
– По ноль-семь на двоих.
– А как же! Есть крымский мускат, настоящая Массандра.
– Только полусухое. Аскорбиновую кислоту с глюкозой по упаковке на брата. Фрукты и рыба. Крабы есть?
– Найдём! Найдём!
– Найдите.
– Да мы бы все, отражу и выражу я общее мнение, не отказались бы от шашлычков из барашка, с болгарским каберне и ткемали. С помидоркой.
– И похорон под тихую музыку, - ответил Миша.
– Обедаем долго, жуём тщательно, едим немного. Иначе кранты. Матросы, всё поняли?
– Так точно, - разноголосо ответили все.
Мы разлеглись на нарах в казарме и час счастливо лежали. Ничего не хотелось. Болела спина, и ступни гудели, как самовар. Потом пришёл с телефона спецсвязи командир, и мы пошли обедать. Я первый раз в своей жизни ел крабов. И последний. Так себе, признаться.
А потом нас разогнали. Не годились мы. Шутили много не о том.
– Ребята, это всё из-за меня, - извинялся я.
– Крышу снесло, психика не выдержала.
– Не гундось, - сказал Новиков.
– Может, это и к лучшему. Других пошлют, пусть они как один и мрут в борьбе за это.
Всех разослали по разным частям и даже армиям. Правда, цацку подвесили "За третье августа, засели мы в траншею". Носить на левой ягодице, пританцовывая. Я восьмидесятый Новый год встретил в Герате. В танковом ангаре пили вонючую тутовку, от которой наутро болела голова. И дембельнулся в сентябре, получив два осколка в рёбра от безосколочной, слава Богу, гранаты. Успел подать документы на рабфак филфака. Заявился в деканат с иконостасом в четыре медальки на морпёховой груди. И размер брюк у меня тогда ещё был между сорок четвёртым и сорок шестым. Меня приняли, даже с каким-то испугом. И девки-студентки косили в мою сторону красивыми глазками. И некрасивыми тоже косили.
А клаустрофобия у меня действительно есть, думалось мне под северным сиянием кастрюли. Мне душно в запертой комнате, тревожно в тесных тёмно-зелёных коридорах, неприятно в закрытой от всего остального мира стране. Лес я не люблю. У меня вечно в душе трепещет стрекозиными крылышками страх. Даже в Эйлате он не исчез полностью.
Без пяти пять утра Илья открыл глаза. Снова не выспался, молча проворчал он и отключил будильник на телефоне. Полежал, соображая, как бы тихо приготовить завтрак, но ровно в пять часов кастрюля со звоном упала с полки, погасив свои сполохи. Наташа проснулась. Начались сборы.
Долетела она без приключений; правильно добралась
Женя с ребятами нигде не встречалась, хотя он тайно для себя хотел их увидеть на море или на лужайках парков. Тревожная тоска поселилась в душе. И кастрюля по ночам тихо отсвечивала, порождая какие-то отрывочные сны или вообще не рождая ничего.
18
Ищи меня сегодня среди морских дорог
За островами, за большой водою.
За синим перекрёстком двенадцати ветров,
За самой ненаглядною зарёю.
Юрий Визбор.
Люба: Послушайте, ну, что нового он вам может рассказать? Прошло почти двадцать лет. Расследование давно закончено. Дело закрыто. Как ещё свидетельские показания?
Женщина на столе тщательно разделывает курицу, разрезая её аккуратно по суставам.
Свешников: Дело можно открыть в любой момент. Понимаете, пропал человек. В то же самое время. Из нашей области. И вдруг - находится. Почти через двадцать лет. Он? Не он? От вас ничего не требуется. Вам ничего не грозит и никто не предъявляет никаких обвинений. Посмотрите на эти фотографии. Пожалуйста.
Коптыгин (неохотно): Давайте. (Рассматривает фотографии.) Да столько времени прошло. Меня и в КГБ, и в прокуратуру...
Свешников: А как вы вообще сумели выжить? Вы же прошли регистрацию на самолёт.
Коптыгин: Да рассказывал сто раз. Сто десять. Ещё раз сначала да опять?
Свешников: Ну, если не трудно.
Коптыгин: Был я в командировке в Гурьеве. Мы там на химзаводе вентиляцию монтировали пылевую. Фильтры, вытяжки, короба и всё такое прочее. Вот там мою половинку и встретил.
Люба: Ага, скажи лучше четвертинку. Он женат был, но бойкий! Не смогла отказать.
Коптыгин: Видел ли ты, парень, когда-нибудь, как женщина вокруг себя перекручивается? Вот сидела она на скамейке, на улице...
Люба: Возле общаги нашей я сидела.
Коптыгин: ...Ноги одну вокруг другой переплела, как верёвку, ей-бо, левой рукой себя обняла, правой курила...
Люба: Замёрзла я на ветру прям как этот Шарик из кино... А у него казахский портвяш. Не устояла.
Коптыгин: Я посмотрел - моя! Для меня Бог женщину сделал. А жена... Да и хрен с ней. После армии женила меня на себе, пузатая, сиськи до пупа.
Люба: Бачили очи шо купалы! Лук почисти. Три больших.
Коптыгин (начинает ножом очищать лук): А билет уже куплен. А лететь назавтра. А я оторваться от неё не могу. Короче, приезжаю в аэропорт в кассу менять билет. Стою себе в очереди. Тут он ко мне и подходит. Вы, говорит, билет не на Минск сдаёте? Ну, на Минск, отвечаю. У меня там мать-старуха. Уж выпало погулять, так и её навестить. Командировку-то мне отбили на десять дней вперёд. А продайте, говорит, билет мне. А то с вас комиссионные возьмут почти половину. Деньги в руки, билет ему. Я у стойки зарегистрировался, а он вложил билет в свой паспорт и прошёл к самолёту.