Шибболет
Шрифт:
Свешников: Паспорт не проверяли?
Коптыгин: Это сейчас даже в поездах проверяют. В случае теракта, чтоб знать наверняка, кто погиб. А тогда терактов не было.
Люба: Людям доверяли. А сейчас какое доверие? Соседка, мать этого сорванца, в одном классе с нашей Надькой...
Коптыгин: Серёжка, что ль?
Люба: (раскладывая куски курицы по горшочкам). Да мать же говорю... Валентина эта... в свой дом и жильцов пустила, и с Алтая мёдом торгует в магазине, и ещё третьего дня приходит, дай, говорит, пятьсот тыщ, паспорта заграничные выкупить надо, челночить будем на пару со сменщицей. Вот верь ей, паскуде, после этого!
Коптыгин: Жаден стал народ. Людей вообще никого не осталось.
Свешников: Так он это?
Коптыгин: Не знаю, парень. Мамашка моя помре, схоронил я её, дом - в два кирпича дом! и пристройки, и живность - продал. Здесь купили с Любаней. Щас вон коптильню замутим, кролики свои, куры свои, если что - прикупим живого веса. "Москвич" под жопой с полтычка заводится. Набил багажник да в город, а там расхватают кто под пиво, кто с картошкой пожрать. Жить будем - кум королю! Твоя Валька пожелтеет от зависти!
Свешников: Спасибо. Если ваш погиб, то кто ж наш? И как его звали не знаете?
Коптыгин: Чей портрет на деньгах был, я уже не помню. А в паспорт тому и вовсе не заглядывал.
Свешников: А на посадку он точно прошёл?
Коптыгин: Да не видел я. Взял деньги, отдал билет - и ходу.
Свешников (уходя, в дверях): Посолить забыли. Прощайте!
Люба: Тьфу, ты, блин! И точно!
Свешников на телефоне в отделении милиции.
Свешников: Но вот что интересно, товарищ майор, он купил с рук билет.
Майор милиции: Я и сам так летал, а что тут такого?
Свешников: Да в том-то и дело, Юрий Николаевич! Этот Коптыгин прошёл регистрацию, но не видел, ушёл ли покупатель на посадку.
Майор милиции: Ты хочешь сказать, что он знал про катастрофу? Он её подстроил, чтоб накопать грядки в лесу и травку лечебную собирать? Пустышку тянешь. Займись деньгами. Кстати, имей в виду, ты работаешь теперь один. Крючков подал заявление на плановый отпуск.
Свешников: Что так шустро?
Майор милиции: Да засмеяли его у нас - проходу не дают. Пусть к морю съездит, может, бабу себе найдёт.
Свешников: (Кладёт трубку.) Ага, щас баба разбежалась море на тайгу менять.
19
Мне бы только знать, что где-то ты живёшь,
И клянусь мне большего не надо.
Юрий Визбор.
В первый день недели Илья отправился в мэрию. Мэрия Эйлата - явление посильнее "Фауста" Гёте. Разбросанные по разным зданиям, по разным этажам разные отделы соседствовали с охранными фирмами, адвокатами, зубными кабинетами и бухгалтерскими конторами. А один отдел делил помещение с музеем эротического искусства "Клубничка". Однажды Илья потратил полдня только на то, чтоб найти нужное ему здание. Поэтому он пришёл к знакомой русской чиновнице, и та быстро объяснила, где и куда надо пойти. Наверное, это было ещё одно из проявлений клаустрофобии: он ненавидел всякие конторы, особенно государственные; он в них задыхался. Он жалостливо посмотрел на Майю и попросил помочь по телефону авторитетно узнать. Секретарь замглавы мэра позвонила туда, позвонила сюда, на третьем номере ей что-то долго говорили на иврите.
– Значит, так, - положив трубку, сказала она.
– Её сейчас нет. Когда будет - неизвестно. Но ей сообщат, что нашёлся её зарядник.
– Вот! Я тому богатырю двух лягушек подарю, - радостно заговорил Илья, - и еловую шишку пожалую. У вас же отец, я помню, ветеран войны и тыла - нет?
– Да-а-а...
– удивилась Майя.
– Вы как-то проговорились об этом при мне. Забыли. А я помню! Тут нашему Союзу ветеранов Великой отечественной исполняется 35 лет. Они выпустили медальки по этому поводу, - Илья протянул дешёвенькую штамповку на голубой
– Вашему папе, живи он сто лет!
Майя расплылась в благодарной улыбке.
Воскресенье, первый рабочий день в Израиле, всегда был лёгким в мясном отделе. Нового завоза после шаббата не было, торговали сильно охлаждённым мясом, оставшимся с пятницы. Что нельзя было выложить на витрину, превращали в фарш. В основном наводили порядок в холодильниках и в разделочном цеху. Торговля была вялая.
Что-то свербило в душе у Ильи. После отъезда Наташи образовалась пустота, как всегда, впрочем, бывало после посещения его друзьями. С приезжавшими приятелями из Иерусалима и Ашкелона он пил коньяк вечерами и нырял с аквалангом в коралловом заповеднике, с гостями из России и Штатов бродил по археологическим развалинам и рассказывал о семье библейского Иосифа, перескакивал на Салах-ад-Дина, Ричарда Плантагенета, получившего здесь за свою жестокость прозвище "Львиное Сердце". Коньяк с ними он тоже пил. Но Наташа своей активностью и в то же время какой-то расчётливостью (не в деньгах, нет!) в планировании даже по мелочам всех действий, открыла для него Эйлат в совершенно неожиданных закоулках, оазисах, уголках. И исчезла, как и явилась, - вдруг. Навсегда. И не надо было заботиться ни о ком, суетиться совместить работу с экскурсиями и маленькими путешествиями. "В Петру не съездили, - думал он.
– Не успели. На фабрику эйлатского камня не сходили. А я сам никогда не соберусь". И в эту грустную ноту вливался тревожный голос беспокойства за Женьку и её подопечных. "Не то это всё, не то, - думал он о её "мечте".
– По краю ходят, по лезвию. Почему тут нет суворовских училищ? Пусть не суворовских, пусть трумпельдорских. Их бы сейчас туда, им там место".
Вторая смена подходила к концу. В одиннадцать ночи охранник закрыл входную дверь. Кассиры начали подсчёт выручки. Продавцы и мерчендайзеры (вот словечко-то!) отбивали свои магнитные карточки на выходе. Вышел и Илья со словами "Отмагнитился! До завтра!" Идти было недалеко. На высоком крыльце бывшей гостиницы притулилась чья-то фигурка. "Опять Вовчик на пиво сшибает", - подумал Илья.
Но это был не Вовчик.
Женя подошла к нему и уткнулась лбом в грудь.
– Ты меня искал?
– спросила она сквозь слёзы и вытерла нос об его футболку.
Он гладил её короткие волосы и очень хотел её поцеловать.
– Твой мат'eн у меня. В комнате. Наверху.
– Тогда пошли к тебе, - сказала просто.
– У тебя салфетки есть?
Они поднялись на третий этаж. Бывшую гостиницу раздербанили ушлые приватизаторы на отдельные номера-комнаты. Кто-то сделал в них ремонт, кто-то по-жлобски пальцем о палец не ударил. И стали сдавать в аренду. Илье досталась маленькая, грязная, с тараканами комнатка. Конечно, ванна-туалет, маленькая кухонька с холодильником. Он полгода приводил её в порядок: побелил замызганные стены, сменил душевой рожок, вывел тараканов, прикрутил самодельные полки, сменил холодильник и кровать. Словом, за четыре года одиночества обустроился, как смог. Даже стиральную машину, выставленную кем-то на выброс, проверив, поднял и был рад, что не надо таскать вещи в прачечную - чувство брезгливости всегда охватывало в этих прачечных
– Вот моя келья, - произнёс он наигранным голосом, пропуская вперёд Женю. ?
Девушка огляделась. Илья подал ей салфетки. Она вытерла нос и спросила, указывая на кровать:
– Здесь вы спали?
– Нет, - указал на неприбранный надувной матрас Илья, - я спал здесь.
– Ты импотент? Или гей?
– Не замечал ни того ни другого. А что?
– Она красивая. И глаза у неё были счастливые.
– Она в том возрасте, когда у всех у вас глаза счастливые.
– Да особенно у меня. Сегодня.