Школа боевой магии. Том 2
Шрифт:
И тут она разрыдалась с новой силой. Уткнулась мне в плечо и разрыдалась.
Я обнял её. Аккуратно, бережно… Обнял и прижал к себе. Оно само так получилось.
— Разве я виновата, что у меня такой дар? — сквозь слёзы проговорила Марина. — Это же просто защитная реакция. С раннего детства… Когда отец раздражался, я… И тогда он становился добрым и не кричал на нас с мамой. И не дрался… Рита, защищаясь, подавляет, а я…
Я потихоньку погладил Марину по плечу.
— Мы ещё только поступали в Академию. Я когда экзамен сдавать пришла, Рита от волнения
Я не перебивал её, слушал внимательно. Да, девушке нужна защита. И когда рядом с ней нет того, кто может её защитить, то она вынуждена сама.
— Мы всегда были вместе. А теперь…
Слёзы снова полились из её глаз.
Я просто был рядом. Держал её в своих руках. И ничто не имело значения: ни лес, ни клонящееся к закату солнце, ни пропущенный обед, ни Чёрный, ни даже Дёма. Я не знал, что нужно делать в таких случаях, поэтому просто обнимал Марину и гладил её.
— Прости меня, Влад, — сказала, наконец, Марина. — Я не должна была надевать на тебя поводок.
— Ты можешь не бояться, — ответил я ей. — Я не брошу тебя. Никогда.
Марина прерывисто вздохнула и села. Мне было жаль отпускать её, но я отпустил. Я не хотел, чтобы она защищалась от меня. Я хотел, чтобы она мне доверяла.
— Ты хороший, — сказала Марина. — Ты очень хороший и добрый мальчик.
Слово «мальчик» резануло меня, и Марина это почувствовала.
— Извини, я хотела сказать…
— Ничего, — перебил её я. — Я всё понимаю.
Да, я всё понимал. Я для Марины мальчик. И с этим ничего не поделаешь. Разницу в возрасте никуда не денешь.
Помолчав немного, я всё же спросил:
— А где лапти-то? Николай же сплёл. А ты босая…
— Там где-то, — призналась Марина. — Я не смогла их надеть.
— Почему? — удивился я. — Их же для тебя сделали.
— Мне было стыдно, — чуть слышно прошептала Марина.
И тогда я снова обнял её и прижал к себе. А потом поцеловал. Так ласково, как только смог. Сначала один заплаканный глаз, потом другой, потом шмыгающий носик, а потом… И Марина не отстранилась.
Какое это было счастье, целовать Марину! Как давно я мечтал об этом!
У меня кружилась голова. Я то ли в небо взлетал, то ли в бездну падал… Парил в невесомости. Я не видел ничего вокруг, кроме Марины.
Время остановилось. Мир остановился. Жизнь остановилась. Остались только её глаза, нос, губы, волосы — такие тонкие, мягкие… И разводы от слёз на щеках… И глаза… фиалковые глаза.
И тут прискакал Дёма.
Следом шла древесница. Босиком. А лапоточки несла в руках.
Остановилась перед нами и протянула лапти мне.
— А как же ты? — спросил я у лесной девушки, продолжая обнимать Марину.
— Я? — Древесница засмеялась. И снова ветерок пронёсся
Она опустила взгляд, и я вслед за ней глянул на её ноги. Мягкая зелёная травка окружила ступни древесницы, и я понял, что лесной девушке лапти, действительно, ни к чему.
— А ей надо, — Древесница кивнула на Марину и снова протянула мне лапти.
Я взял берестянки, над которыми трудился весь вчерашний вечер.
Древесница посмотрела на Марину, на меня, погладила Дёму и ушла.
— Кто это? — спросила Марина.
Она тоже увидела лесную девушку.
— Древесница, — автоматически ответил я и, сообразив, что я забыл поблагодарить древесницу, крикнул ей вслед: — Спасибо.
В ответ по веткам пробежал лёгкий ветерок.
Возвращались с Мариной мы уже потемну. Шли — не спешили. Марина полностью доверилась мне. А я видел лес, как днём, и потому выбирал дорогу — обходил буреломы и выступающие скалы, смотрел, чтобы не было крутых спусков или густых колючих кустарников.
Не знаю, почему я хорошо всё видел. Может, Чёрный помогал, может, леший или древесница. Но проблем с ориентацией не возникло. Я точно знал, где наш лагерь. И поэтому шёл спокойно, уверенно.
От доверия Марины мне было тепло. Я был счастлив. И чувствовал себя не просто большим, а сильным и могучим.
Могучий… Тот, кто может…
Рядом с Мариной я чувствовал, что могу всё! Что непосильных задач нет. И мне это чувство нравилось!
Но любая дорога рано или поздно заканчивается. И мы вышли к лагерю.
Народ уже поужинал и теперь все сидели вокруг костра, разговаривали. На нас особого внимания не обратили — пришли и пришли. Только Агафья Ефимовна сказала в своей обычной манере:
— Там вам еду оставили, идите, поешьте.
Мы с Мариной подошли к столу. Посредине стояло три тарелки, аккуратно накрытые сверху.
Три!
Кто-то ещё остался без ужина?
Но я не хотел думать об этом. Я пододвинул одну тарелку Марине, другую — себе.
Взял две ложки — для неё и для себя. Улыбнулся — хлебушка бы! Дома не ел, а тут захотелось — что значит на свежем воздухе… И зачерпнул едево — что-то среднее между грибным супом и кашей.
Мы с Мариной пропустили обед и ужин. А она, скорее всего, и завтракала плохо. Однако, ела Марина без особого аппетита и всё поглядывала на третью чашку. Время от времени пробегала взглядом по тем, кто у костра, а потом снова смотрела на третью порцию.
Глядя на Марину, я тоже сбавил темп. Ну как сбавил? Еда закончилась быстро, но остатки я уже выгребал не спеша.
Не доев свою порцию, Марина вздохнула и отложила ложку.
— Не могу я так… — прошептала она негромко. Так, что только я и услышал. Да ещё Агафья Ефимовна…
— Спит она, — сказала наша кухарка и строго посмотрела на Марину. — Легла пораньше… А ты ешь, давай!
Марина немного приободрилась и снова взяла ложку. Без особого аппетита, но всё же.
А я понял, что третья чашка — для Ритки. Получается, она тоже не ужинала. А может и не обедала.