Школа корабелов

Обрант С.

Хлынувшие в Россию французские аристократы нашли у Екатерины II такую ласку и заботу, о которой они и не мечтали у себя на родине в царствование короля Людовика XVI. Маркиз де Траверсе получил чин капитан-генерала и назначен был в гребной флот.

При Павле I Жан-Франсуа, теперь уже Иван Иванович, возвысился до вице-адмирала, а при Александре сделался полным адмиралом.

Может быть, Иван Иванович обладал недюжинным административным талантом или богатым опытом флотоводца? Отнюдь нет. Будучи командиром Черноморского флота, Траверсе не проявил ни таланта, ни опыта. Война с Турцией показала крайне неудовлетворительное состояние флота и портов. По донесению контрольной комиссии, в Херсоне корабельный лес был разбросан в беспорядке на пространстве

десяти верст, погибал и портился, оставленный без присмотра. Отправленные из Севастополя на Корфу сорок тысяч пудов сухарей для эскадры Сенявина были возвращены обратно как совершенно негодные, и адмирал Сенявин вынужден был закупить сухари за границей по дорогой цене.

Все это и многое другое не помешало назначению Траверсе морским министром. Ведь он обладал качествами, которые ценились превыше всего в аристократическом мире: приятной внешностью, безукоризненным французским обращением, вкрадчивым умом и изящными манерами. Насколько Чичагов по характеру своему был способен создавать себе врагов, настолько Траверсе умел приобрести расположение нужных людей, в числе которых главное место занимал всесильный Аракчеев…

По приезде из Севастополя в столицу маркиз представился императору.

— Рад видеть тебя, Иван Иванович, опять при нашем дворе, — сказал он. — Спасибо графу Аракчееву, надоумил поставить тебя на место Чичагова. Истинно верноподданные люди нужны нам теперь, как никогда ранее. Делай все, что найдешь необходимым, а флот из мнимого состояния в подлиннее приведи.

Слова императора заставили маркиза де Траверсе призадуматься над своими первыми шагами на министерском посту, «Надо произвести эффект и поразить государя своей служебной энергией, — думал он, — найти что-то такое, что наделало бы шуму и сразу выгодно отличило меня от моего предшественника». Но что? Маркиз перебрал в уме множество способов, но ни один из них ему не нравился. И вдруг его осенила мысль: судостроение — вот на чем можно отличиться. Чичагов строил каждый новый корабль три года, а он построит его за полгода.

С директором кораблестроения Лебрюном маркиза связывала многолетняя прочная дружба. При очередной встрече с ним Траверсе откровенно высказал свои мысли.

— Мосье Лебрюн, — начал он, — я знаю, что вы не любите этой страны. Я тоже не питаю к ней большой симпатии, ненавижу ее народ и ее обычаи. Но в какой другой стране так господствует пристрастие к иностранцам, где они еще найдут такие возможности разбогатеть или сделать себе карьеру, Как в России? Пленный турчонок Кутайсов — брадобрей императора Павла — мало-помалу сделался обер-шталмейстером, графом, андреевским кавалером и одним из самых богатых людей в Европе. А моя карьера? Разве она не показательна? О, поверьте, мой друг, я сумею удержаться на министерском посту до самой своей смерти. Однако прежде всего мне надо на нем твердо укрепиться, и вы должны мне в этом помочь.

Лебрюн преданно посмотрел на соотечественника и почтительно наклонил длинную, как у лошади, голову.

— Все, что будет в моих силах, маркиз, готов сделать для вас. Ваше благополучие неотделимо от моего, мы оба это хорошо понимаем. Приказывайте!

— Не торопитесь, выслушайте суть дела. Я намерен добиться популярности на новом посту любой ценой. Я приказал не жалеть денег зодчему Андреяну Захарову на строительство адмиралтейства. Пусть его величество из окна своего кабинета во дворце видит, как оживилась работа по возведению этого великолепного здания после ухода Чичагова. Одним из первых своих приказов по министерству я ввел строевое обучение матросов. Александр, как и его братья, как отец и дед, обожает маршировку, страсть к фрунту у русских монархов в крови, она, должно быть, передается по наследству от прусских королей. Я отдал распоряжение сшить

новую блестящую форму для морского гвардейского экипажа, значительно увеличил жалованье высшим морским чинам, готовлю большие парады кораблей в устье Невы и на большом кронштадтском рейде. Все это приносит, конечно, свои плоды. Но, представляете, мосье, какой был бы эффект, если бы можно было сейчас строить корабли не три — четыре года, как при Чичагове, а месяцев за пять, за шесть.

Маркиз ожидал, что скажет Лебрюн. Но корабельный мастер не торопился с ответом. Он не спеша вытащил табакерку, захватил двумя тонкими, длинными пальцами щепотку табаку и поднес ее к носу.

— Мосье, я жду вашего слова, — напомнил Траверсе. — Для меня это очень, очень важно.

— Увы, маркиз, должен вас огорчить: сделать то, что вы задумали, невозможно. Положение о трехлетней постройке корабля разумно и значительно улучшает его качество. Только на сушку леса уходит около года.

— Ах, мой друг, какое мне дело, разумно это или не разумно? Хорошего ли качества корабль или скверного? Пусть он проплавает хоть один месяц, лишь бы был построен за полгода. Можно это сделать?

Лебрюн задумался.

— Как вам сказать, маркиз? И да, и нет. Вообще-то один корабль можно при очень большом напряжении построить в Петербурге месяцев за семь — восемь. Только для этого придется прекратить работу на всех других строящихся кораблях и забрать оттуда рабочих.

— Отлично! Так и сделаем. Остановим работу на других кораблях и построим один. Сколько сейчас кораблей заложено в адмиралтействе?

— Всего четыре: «Память Евстафия», «Норд Адлер», «Чесма» и «Принц Густав» — все корабли 74-пушечные.

— В ближайшие дни заложим пятый. Процедуре закладки придадим большую пышность. Название кораблю надо придумать красивое, лучше всего религиозное, чтобы он сразу отличался от кораблей Чичагова.

— Можно назвать его «Дева Мария», — предложил Лебрюн.

— Не годится; в этом имени есть что-то католическое.

Православная церковь оперирует главным образом святыми. Назовем наш корабль «Три святителя». Поручите, мосье, его постройку самому способному русскому инженеру.

— Почему же именно русскому? — обидчиво возразил Лебрюн. — Я бы сам мог построить этот корабль. И так уже русские инженеры вытеснили нашего брата на многих верфях. За последние несколько лет одно училище корабельной архитектуры выпустило полтора десятка молодых инженеров. Смешно, право. Я ехал в Россию и думал, что обладателя секрета постройки семидесятичетырехпушечного корабля осыплют золотом. А тут строят стопушечные и даже стотридцатипушечные гиганты, создали специальное училище, какого нет еще ни в одной стране, и пекут корабельных мастеров, как блины. Послушайте, маркиз, нельзя ли прикрыть этот питомник?

— Прикрыть сейчас училище? Нет, мой друг, этим поступком я сразу испортил бы себе карьеру. Когда-нибудь мы доберемся и до него, а сейчас я должен показать трогательную заботу о всех морских школах, поощрять молодые русские таланты. Хорошо бы, например, привести к императору такого птенца и продемонстрировать свой патриотизм. Хотите, Лебрюн, я назначу вас директором училища корабельной архитектуры? Только найдите мне какого-нибудь талантливого юношу.

— Но ведь директором училища числится князь Гагарин. Сомневаюсь, маркиз, чтоб он добровольно уступил мне свою синекуру.

— Гм… Сейчас мне его увольнять неудобно. Пока я назначу вас инспектором классов.

Лебрюн вздохнул:

— Меня уже один раз пытались назначить инспектором, — не вышло. Запротестовали почти все члены адмиралтейств-коллегий.

— Теперь они поведут себя иначе. А новый корабль, пожалуй, действительно лучше поручить вам. По крайней мере вы один будете знать цель его постройки.

— Вы гениальный дипломат, маркиз, — заметил Лебрюн, обнажив в улыбке кривые желтые зубы.

Траверсе снисходительно усмехнулся, дружески протянул директору кораблестроения руку и еще раз напомнил ему о юноше, которого надо найти и показать царю.