Школа в Кармартене
Шрифт:
– А я еще хотел попросить у него второе одеяло. Боже, да я лучше буду спать совсем без одеяла! – от души сказал Лливарх.
– И это наш куратор? – громко вопросил Ллевелис в тишине.
– Мой Бог! – сказал Мак Кархи. – Бервин, нет никаких причин расстраиваться. Действительно, куст бузины и тисовое дерево были немножко… странные, но это не причина для того, чтобы биться головой об стену.
– А человечек с дудочкой?
Человечек с дудочкой, который сидел в кусте, действительно не получился. То есть он получился с удочкой и злобно удил что-то
– Знаете, Бервин, когда я начинал заниматься поэзией Туата Де Дананн, мне казалось, что у меня изо рта сыплются жабы, как у мачехиной дочки в сказке.
– Но… доктор Мак Кархи… может быть, мне позаниматься дополнительно?
Мак Кархи почесал в затылке.
– В этом есть резон. Может быть, с профессором Коналлом О’Доналлом? Он гораздо сильнее меня в этом предмете.
Бервин, поникнув, ни слова не ответил.
– А может быть, прямо с кем-то из Туата Де Дананн? – развил свою мысль Мак Кархи. – Я мог бы договориться.
Бервин, сын Эйлонви, невнятно пробормотал слова благодарности и отказа и выскочил за дверь. Мак Кархи озадаченно посмотрел ему вслед.
Первокурсники, помогая друг другу, подталкивая один другого на узкой лестнице, вползли на самый верх башни Стражей, на химию. Они пришли с урока валлийской литературы, по дороге не переставая играть в метаморфозы Талиесина. Это была одна из любимых школьных игр, имевшая не самые простые правила, но внешне состоявшая в нанизывании строк в подражание прологу поэмы Талиесина «Битва деревьев»:
– Я был орлом в небесах, плыл лодкою в бурном море, я был пузырьком в бочке пива и год был морскою пеной, – говорил милый и улыбчивый Афарви, сын Кентигерна, ища глазами того, кто должен был перехватить у него эстафету.
– Я был в сраженье мечом и щитом, тот меч отражавшим, – подхватил Мейрхион, сын Лоури, – я был водой дождевой и был Тарквинием Змейком.
– Ох, сейчас Змейк придет! – сказала Керидвен, но не теряя времени, подхватила: – Я был языком огня и бревном, в том огне горевшим, я был совою в дупле и дуплом, сову…
– Содержащим, – ехидно подсказал Ллевелис.
– Приютившим, – выкрутилась Керидвен. – Светил маяком на скале, ночную тьму разгоняя, семь лет на одежде Мак Кехта я пробыл пятном кровавым…
– Я был рогами оленя и юго-западным ветром, – продолжила красавица Энид, – ошибкой лежал в основе неправильных вычислений, я был еловой корой, высокой травой в долине, был парусом корабля, державшего путь в Канаду…
– Я был виноградной лозой и буквой заглавной в книге, – подхватил эстафету Ллевелис, – семь лет был струною арфы…
– …и в каждой бочке затычкой, – вставил Гвидион.
– …и год – травою морскою, – не смущаясь, закончил Ллевелис, и, склонив голову, с юмором посмотрел на Гвидиона.
– Я был черепицей на крыше, трактатом о смысле жизни, – подхватил Гвидион, – закатным отблеском был и был поломойной тряпкой.
– Я простирался мостом над течением рек могучих, – откликнулась Морвидд, – был посохом пилигрима и мхом на дорожном камне…
– Я был полынью в степи и был отраженным эхом, я был заплатой на юбке торговки любовным зельем, – включился Дилан, сын Гвейра, – был свежим номером «Таймс», поистине это было, малиновой
– Пятнадцать лет я лежал в кургане на Каэр-Керддин, я прялкой был и клубком, был черной дырой Вселенной, – присоединился Клиддно, – кофейной мельницей был, полоской на шкуре зверя, я был рисунком мелком и облачком плыл над Римом.
Конечно, у них не получалось так, как у старших студентов, но все-таки и им удавалось вызвать ощущение полной свободы и безграничной надежности всего сущего, ради которого затевалась эта игра.
– Я был тропой вдоль ручья и веточкой ежевики, фамильным сервизом был четырежды десять весен, – начал Афарви и оборвал, заслышав быстрые шаги поднимающегося на башню учителя.
Тарквиний Змейк ворвался в класс, как свежий ветер, и задал вопрос, неожиданный для учителя химии:
– Вы знаете, как выглядит китайский иероглиф «учиться»?
Никто не знал.
– Он составлен из трех элементов: ребенок под крышей, а сверху над ним – когти. Вопросы есть?
И Гвидион сразу понял, что у него в сердце всегда найдется место для предмета, который ведет Тарквиний Змейк.
Змейк оглядел поверх их голов всю школу, крыши и шпили Кармартена и реку Аск, – с башни Стражей открывался исключительный вид, так как окна там были сразу на все четыре стороны света, – перевел взгляд с голубя, притулившегося с другой стороны окна на парапете, на затихших учеников и сказал:
– К вам подбирается сейчас некое вещество. Хотя определить его состав вы пока еще не в состоянии, поскольку органикой мы займемся еще не скоро, я думаю, вам будет полезно с ним познакомиться и взглянуть на него непредвзято.
Все огляделись. Действительно, по полу ползло нечто, напоминавшее зеленый пудинг.
– Знакомьтесь, пожалуйста, – повел рукой Змейк. – Турбуленциум хоррибиле, – вещество поклонилось. – Класс первого года обучения. – Теперь поклонился класс. – Сложный состав турбуленция выводит его далеко за пределы программы первого года обучения, но я полагаю, что начать внушать студентам уважение к химическим элементам и соединениям, основанное на личном с ними знакомстве, никогда не рано. Уверен, что студенты никогда не путали и не преуменьшали бы в своих ответах атомную массу и период полураспада плутония, если бы знали, как плутоний на это обижается. Турбуленций – одно из древнейших соединений в составе нашей планеты, в чистом виде его осталось не так уж много, и без преувеличений можно сказать, что вы имеете право гордиться этим знакомством.
Пока Змейк говорил, турбуленциум уже уполз. Видимо, он вообще проползал мимо по своим делам, и Змейк представил их ему, просто воспользовавшись удобным случаем. Специально ради них беспокоить древнее вещество он, конечно же, не стал бы. Они почувствовали себя маленькими и очень недавно возникшими, и нельзя сказать, чтобы дальнейшее течение урока разуверило их в этом. Змейк умел приближать свой предмет через непосредственное сравнение с учениками и проведение прямых параллелей. «А вы плавитесь при гораздо меньших температурах», – говорил он спокойно, и Афарви с Двинвен, болтавшие на задней парте, вздрагивали, перехватывали пронзительный взгляд черных глаз Змейка и начинали слушать очень внимательно.