Школа в Кармартене
Шрифт:
– Ллеу, ну хочешь, я тебе помогу? Там же надо просто описать диспозицию, назвать исторических лиц, перечислить как можно больше бытовых деталей и правильно интерпретировать виденный тобой эпизод сражения! И все!
– Я знаю, знаю, знаю, – говорил Ллевелис. – Где мои башмаки – те, что получше?
Мерлин же не только понял, в чем тут дело, но и явился в очередной четверг перед Курои и Ллевелисом и отчетливо сказал:
– А этот молодой человек сегодня вместо Гастингса для разнообразия отправится под Стэмфорд-Бридж, в стан Харальда Сурового. Немедленно.
– Прямо в одежде сакса? – уточнил Курои.
–
…Харальд Суровый действительно оказался человеком довольно суровым, и Ллевелис был немало благодарен профессору Курои, когда тот вернул его обратно. Со слабой улыбкой он оперся о стол Курои, зажимая царапину на боку, в том месте, где ему чиркнули ножом по ребрам.
«К Мерлину», – только и сказал Курои.
Когда Ллевелис, держась за бок, проходил через галерею, где стояла Двинвен, дочь Кинлана, и льстила витражам, та проговорила:
– Мешок камней тебе с собой в дорогу, – это было заклинание, которое обычно не помогало. – Мерлин рвет и мечет.
…В покоях Мерлина был легкий полумрак. Вся мебель была сдвинута на середину комнаты и завешена полупрозрачной тканью, как будто шел ремонт. Мерлин ходил по комнате в ожидании.
– У вас такое лицо, милейший, как будто вы жестоко страдаете, – сказал он Ллевелису, едва тот появился в дверях.
Сочтя, что неэстетичное кровавое пятно на его рубашке не стоит того, чтобы привлекать к нему внимание профессора, Ллевелис кратко отвечал:
– Зуб режется. Мудрости.
Мерлин указал ему на скамью и, когда Ллевелис сел, брезгливо протер ее полой и уселся рядом.
– Завести интрижку в настоящем – это еще куда ни шло, но завести ее в прошлом – это ветреность и легкомыслие.
– Но ведь это ничего не изменило! – воскликнул Ллевелис.
– Вы имеете в виду – в настоящем? – ворчливо переспросил Мерлин. – Да, как же! Ничего! Если бы ничего… Вот где мой карандаш? Здесь он лежал.
– Может быть, закатился под стол? – предположил Ллевелис.
– Может быть, под стол, – охотно согласился Мерлин. – А может быть, пока вы любезничали с вашей Кэтрин, она забыла присматривать за свиньей, и свинья сожрала тот самый желудь, из которого вырос потом тот дуб, из которого был сделан впоследствии мой карандаш! А? Что скажете?
Ллевелис испугался, пошарил под столом, нашел карандаш и подал Мерлину.
– Ладно, хватит об этом, – смягчился Мерлин. – Теперь о вас. Вы, я надеюсь, не рассчитываете на снисхождение? – он побарабанил пальцами по спинке скамьи. – И прекрасно. Идемте за мной.
Ллевелис молча последовал за Мерлином вниз, в библиотеку, где святой Коллен вышел им навстречу из-за библиотечной стойки и отечески положил руку Ллевелису на плечо.
– Я готов наконец обсудить вопрос о реконструкции библиотечного зала, – сказал Мерлин. – Полагаю, что средства для этого у школы теперь есть, – и Мерлин решительно зашагал к дальней, южной стене зала.
Святой Коллен за спиной у Мерлина сочувственно подмигнул Ллевелису, пожал плечами, как бы говоря: «Что поделаешь!», и походя исцелил его рану. Когда Мерлин обернулся, святой сделал вид, будто знать ничего не знает. Затем отец библиотекарь деловито провел их между высокими шкафами в дальнем конце читального зала к темному проходу, до которого Ллевелису никогда раньше не
– Здесь начинается путь в депозитарий, – пояснил святой Коллен. – Книги, хранящиеся в этом отделе, заказывают очень редко.
– Да-да. И в этой связи, если я не ошибаюсь, вход в депозитарий обыкновенно бывает затянут паутиной, – утвердительно сказал Мерлин.
Святой Коллен улыбнулся.
– Что правда, то правда. Ходить туда мне приходится редко, и паутина заплетает этот проход.
– То есть, я полагаю, наиболее естественно будет восстановить на этом месте традиционную паутину в рамках реконструкции первоначального облика старинного зала. У вас есть материал?
– О да, – святой Коллен порылся в карманах и достал деревянную катушку с мотком паутины. – Он давно хранится у меня, но до сих пор как-то не было человека, который бы этим занялся.
– Теперь такой человек есть, – торжественно сказал Мерлин. – Ллеу, дитя мое. Вы соткете на этом месте паутину. Отсюда и-и… досюда. По всем правилам, – и он сунул ему моток тончайшей нити.
Ллевелис стоял, утратив дар речи.
– Это кропотливый, но творческий труд, – растерянно улыбнулся святой Коллен. – Правда, создатель паутины всегда остается в тени, – это не тот вид искусства, которым можно блеснуть, однако… не огорчайтесь, Ллеу.
– Да. Это вам не языком плести, – назидательно сказал Мерлин и ушел.
С того дня все свободное время Ллевелиса было посвящено паутине. Паутина от него требовалась огромная, от пола до потолка, а он поначалу даже не знал, как приняться за дело: нити липли к рукам, уже натянутые нити колебал сквозняк, и они запутывались у самого же Ллевелиса в волосах… Но тут ему помог Гвидион, который, в отличие от него, прочитал раздел по языку арахнидов из какого-то старого учебника и побеседовал с почтенным пауком-крестоносцем – владельцем прекрасной сети над портиком одного из входов на южную галерею, – расспрашивая его о тонкостях ремесла и технологии плетения. Почтительность Гвидиона и его неподдельный интерес к предмету польстили старому мастеру, и он без возражений потратил несколько послеобеденных часов, разъясняя Гвидиону все сложности, связанные с традиционным ткачеством. Потирая передние лапы, он объяснял, как крепятся нити основы, как защитить изделие от дождя, какие виды паутины вышли из моды еще во времена его прадедушки, а какие выдают полное отсутствие вкуса, и открыл Гвидиону столько секретов, что тому стало неловко, что он не прихватил с собой какого-нибудь угощения для старика. Ночью Гвидион занялся образованием Ллевелиса.
– Я в бешенстве, а ты объясняешь мне, как натягивать нити основы, – говорил сквозь зубы Ллевелис.
– Постой, постой, послушай, Ллеу, – убеждал его Гвидион, чертя схематичную паутину на подручном листке. – Вот тут тебе только придется немножко повиснуть вниз головой, а дальше смотри…
– Если даже я все это сделаю, этим не похвастаешь, – простонал Ллевелис. – Сам подумай: ну, висит паутина. Ну и что? Кого этим поразишь?
– Но это же непростая – это очень большая паутина, Ллеу! – серьезно возразил Гвидион. – Послушай, Ллеу, за что все-таки тебя отрядили плести паутину? – спросил он по некотором молчании и деликатно прибавил: – Не хочешь – не отвечай.