Школа в Кармартене
Шрифт:
– Э-э… гм, – сказал Мак Кархи, который наконец поверил, что коллега не издевается над ним. – В целом это… зависит от того, на какой стадии знакомства происходит ухаживание.
– Так, – сказал Мак Кехт.
– Хорошо знакомую вам женщину следует провожать и встречать.
– Откуда встречать? – невыразительно спросил доктор.
– Отовсюду, – сказал Мак Кархи, думая о том, что он не оратор. – То есть со всех сторон сразу, – добавил он. – В общем, ей следует дарить цветы, – продолжил он внезапно, – восхищаться ею… пригласить ночью посмотреть на звезды… ну, и там, смотря по обстоятельствам.
–
– Пригласить на танец, если будет такая возможность, – сказал Мак Кархи, чувствуя, что он сегодня не в ударе.
– Как насчет ювелирных украшений? – спросил доктор Мак Кехт.
– Не советую. Можно получить ими по лицу, – сказал Мак Кархи, потирая переносицу.
– Благодарю вас, – церемонно сказал Мак Кехт и вышел, подобрав полы своих пурпурно-белых одежд.
Ллевелис примостился под потолком читального зала и тихо плел паутину; иногда он вздыхал, иногда у него вырывалось имя Кэтрин, но он не прекращал своего древнего занятия ни на миг. Внизу, под ним, за одним из библиотечных столов, расположился Сюань-цзан с учениками. Учеников было трое: Эльвин, Тангвен и Афарви. Афарви был самым младшим: два других приобретения учитель сделал на третьем и четвертом курсах. Теперь он разбирал с ними толкования китайских пословиц чэнъюй.
– «Вы не туда едете, господин. Княжество Чу на юге; почему же вы направляетесь на север?» – доносилось снизу.
– «Не имеет значения, – отвечал человек в повозке. – Вы же видите, моя лошадь бежит очень быстро». «Ваша лошадь, без сомнения, очень хороша, однако дорога, по которой вы едете, неправильна».
В этом месте Ллевелис перевернулся вниз головой и стал вплетать седьмую поперечную нить в нити основы.
– «Не стоит беспокоиться, – заверил старца человек в повозке. – Взгляните, моя повозка совершенно новая, она сделана в прошлом месяце». «Ваша повозка и впрямь очень новая, однако дорога, по которой вы едете, ведет вовсе не в княжество Чу».
– «Почтенный старец, – сказал человек в повозке. – Вы еще не знаете, что у меня в этом сундуке очень много денег, и долгого пути я не боюсь». «Ваше богатство и впрямь велико, – сказал старец, – однако дорога, по которой вы едете, неправильна. Послушайте, вы бы лучше поворачивали и поезжали назад».
– «Но я еду так уже десять дней! – воскликнул очень нерадостно человек в повозке. – Как, почему вы велите мне вдруг ехать назад? Посмотрите только на моего возницу: как хорошо он правит лошадью! Не беспокойтесь ни о чем, прощайте!» Тут он велел вознице ехать вперед, и лошадь побежала еще быстрее.
– , [27] – кивнул Сюань-цзан.
Эльвин, Тангвен и Афарви стали низко кланяться, говоря: «Мы не заслуживаем вашей похвалы, дорогой учитель». Каким-то образом раньше всего прочего наставник заложил в них китайский этикет. Говорил ли Сюань-цзан: «Ваши шипящие стали намного лучше, Афарви», он тут же слышал: «Я в отчаянии от того, что мои жалкие шипящие смеют касаться ваших ушей, дорогой учитель», говорил ли он своей единственной ученице: «У вас хорошо стал получаться иероглиф „фань“, Тангвен улыбалась, кланялась и отвечала:
27
(b`u cu`o) – неплохо ( кит.)
28
Ли – китайская мера длины, равная 0,5 км.
Ллевелис спустился со стремянки, зашел за паутину, сел по другую ее сторону, прислонился к стене и оставался в таком положении некоторое время. Подошел святой Коллен и протянул ему сквозь просвет в паутине пирожок с черносливом.
– Осторожней, пожалуйста, – попросил Ллевелис. – Паутина.
Ученики Сюань-цзана продолжали разбирать древние истории гуши. Их голоса старательно звенели под сводами пустующего в эту позднюю пору читального зала.
– Когда Си Чжи учился каллиграфии, он каждый день споласкивал свою кисточку в озере возле дома. Это озеро находится в местности Чжунчжоу, и по сей день в нем чернильная вода, – сообщил Ллевелис Гвидиону, входя в комнату и небрежно роняя на пол у постели свою связку книг.
– Вот как? – заинтересовался Гвидион.
– Когда студент Го готовился к экзаменам, – добавил Ллевелис, – он, чтобы ночью не заснуть, привязывал себя за волосы к потолочной балке, и чуть только его голова начинала клониться вниз, как волосы натягивались, и боль не давала ему уснуть.
– Ты на что намекаешь? – обеспокоился Гвидион.
– Студент Лу Юнь был так беден, что у него не было денег на масляную лампу. Летом он ловил светлячков в банку и занимался при свете светлячков, зимой же он однажды сел на пороге хижины и до утра читал иероглифы при сиянии снега.
– Ллеу, ты что? – озабоченно спросил Гвидион.
– Ван Ань-ши из Наньцзина, который впоследствии стал великим человеком, в молодости занимался так: садясь ночью за книги, он всегда брал в левую руку шило, и чуть только его начинало клонить ко сну, мигом втыкал это шило себе в бедро, – призрачным голосом добавил Ллевелис, упал на свою постель и уснул. Гвидион всмотрелся в его лицо, пожал плечами, накрыл его пледом и тихо сделал за него домашнее задание по латыни и греческому.
Доктор Мак Кехт сидел в лаборатории и постукивал пальцами по столу в смятении. Вся школа спала. Где-то высоко в небе слышалось удаляющееся хлопанье крыльев архивариуса. Мак Кехт надел на запястье какой-то талисман большой давности, закусил губу, кивнул сам себе и поднялся. Он тихо прикрыл дверь лаборатории, огляделся и вышел на свежий воздух.
Через семь минут он стоял перед дверями Рианнон, освещаемый не очень ровным светом зеленого пламени, горевшего в бронзовой плошке возле двери. Он постучал в дверь костяшками пальцев, потом тяжелым медным кольцом, которое заметил не сразу, и хотел звякнуть в колокольчик, в который, собственно, и полагалось звонить, как вдруг в двери образовалась щелка, и в нее высунулась заспанная Рианнон, завернутая в одеяло.