Шпионы «Маджонга»

Тренейл Джон

Саймон Юнг согнулся вдвое, срезая нежные стебли тонким серпом, взмахивая им справа налево ритмичными движениями, которые за последнее время въелись в его плоть и кровь. Он часто выпрямлялся, чтобы смахнуть пот со лба. Он поднимал свою остроконечную соломенную шляпу и обеими руками скреб голову, чтобы кожа ее дышала. Спина ныла не переставая, а руки загрубели и потемнели от солнца, но Саймон уже перешел своеобразный порог боли. Он понял это нынешним утром, глядя, как вдоль цепочки крестьян, стоящих по колено в грязной воде,

идет носильщик. Вместо того чтобы испытать облегчение, Саймон почувствовал в тот момент недовольство по поводу того, что придется оторваться от работы. Он с трудом поверил в это, но спустя мгновение понял, что это было очень важное новое ощущение. Оно означало, что он сможет выжить здесь — по крайней мере, протянуть какое-то время.

Он оторвался от работы и, подняв глаза, увидел, что носильщиком был Мэт, его сын.

— Привет.

— Привет, па. Ты что, хочешь завоевать кубок?

— Конечно.

Они устало улыбнулись друг другу.

— Тебе сразу надо идти? — спросил Саймон, вытянув ноющие руки.

— Я могу немного передохнуть. Ты сегодня в цепочке последний. — Мальчик со стоном облегчения снял с плеч длинное коромысло. — О-о! Мои плечи…

Саймон фыркнул.

— Пройдет.

— Да. — Мэт помешкал в нерешительности. Он хотел что-то сказать, но стеснялся.

— Послушай, па, прости меня за тот вечер.

— Забудь об этом. Теперь не имеет особого значения, хочешь ты поступать в Кембридж или нет. — Саймон усталым взмахом руки обвел окружающие рисовые поля.

— Я не это имел в виду. Ты знаешь, я хотел попросить прощения за то, что я говорил о твоей работе, о тебе. Я не должен был так говорить. И я прошу прощения.

— Не за что. — Саймон улыбнулся, вспомнив, как Мэт взорвался тем вечером. — Ты просто хочешь найти себе что-нибудь свое. Как и все другие дети, когда они вырастают. Как и я сам.

— Ты?

— Да, конечно. Я не хотел работать на дядю Дэвида.

— Ты не хотел?

— Нет.

— А я всегда думал, что ты мечтал стать бизнесменом с того времени, когда тебе исполнился год.

Саймон снял шляпу и поскреб голову.

— Ладно, сейчас нет смысла говорить об этом. Я расскажу тебе об этом как-нибудь в другой раз. А теперь пора снова за работу.

Мэт осмотрелся вокруг, чтобы удостовериться, что их никто не может подслушать.

— Па, — тихо спросил он, — что с побегом? Есть какие-нибудь новости?

Саймон покачал головой.

— Нет. Мы должны ждать, пока не представится подходящий момент, потому что второго шанса у нас не будет. А сейчас давай за работу, пока они ничего не заподозрили.

Но, когда Мэт снова взвалил себе на плечи длинное коромысло, случилось нечто непредвиденное. В сыром воздухе раздался долгий пронзительный крик. Все бросили работу. Саймон увидел, что со всех концов поля крестьяне бегут к дренажной канаве, проходившей у самой деревни. И он сам, и Мэт

оказались там через несколько секунд.

— Боже мой!.. — выдохнул Мэт.

На земле лежал Цю Цяньвэй, одна его брючина промокла от крови. Лицо его стало белым, казалось, он едва в сознании.

— Что произошло? — спросил Саймон ближайшего к нему крестьянина.

— Буйвол тянул телегу. Кадровый работник споткнулся и угодил между телегой и стеной.

Несколько крестьян уже тащили импровизированные носилки из мешков, привязанных к бамбуковым палкам. Когда они не слишком деликатно переносили Цю на ложе, он застонал и потерял сознание.

Мэт толкнул отца локтем:

— Куда они понесут его?

— Наверное, домой.

— Мы пойдем с ними?

Саймон помедлил.

— Нет, — сказал он наконец. — Не стоит. Продолжай вести себя так, как будто ничего не случилось. Крестьяне сами разберутся с этим. Это их проблема, не наша.

Но, когда крестьяне понесли Цю прочь, он несколько мгновений стоял, глядя им вслед — шляпа защищала его глаза от света солнца, а мозг взвешивал и прикидывал план.

Наступил вечер. По мере того как сумерки сгущались, в долине становилось все прохладнее. Саймон медленно брел домой с Мэтом. Они почти не разговаривали, наслаждаясь окружающей природой и резкими ароматами сумерек. Среди рисовых стеблей начал клубиться туман, смягчая унылый безжизненный пейзаж. Когда группы крестьян обгоняли двух иностранцев, некоторые из них вежливо улыбались, получая в ответ такие же улыбки. В деревне не бывает хорошего времени суток, но из всех плохих — вечера были самыми лучшими.

Таков был Чаян: жизнь в нем означала работу, а работа была жизнью.

Крестьяне вставали вместе с солнцем, отправлялись в поля, возвращались на пару часов домой поесть и снова уходили, а поспевали домой, когда уже темнело. Даже женщины во время уборки урожая работали в поле, помогая жать рис. Это была тяжелая работа, от которой спина разламывалась. Потом рис надо было связать в снопы и высушить, прежде чем обмолотить, провеять и прошелушить. И со всем этим полагалось успевать до следующего урожая, когда весь процесс вновь повторялся сначала. Зимы в этих краях были короткими, с редкими заморозками и обилием дождей.

Джинни, как всегда, вышла встречать Мэта и Саймона к краю поля. Она оказалась самой слабой из Юнгов и присматривала за домом и детьми, слишком маленькими, чтобы работать. Еще на ней была кухня.

Она взяла Саймона под руку, и они направились к дому.

— Устал?

— Да.

— Ты голоден?

— М-мм.

Она подняла голову и увидела, что муж смотрит на нее с нежностью, но в то же время испытующе. Она знала, что он все еще не пришел к окончательному мнению о ней. Ну что ж, сказала она себе грустно, тут уж она ничего не может поделать, ей остается только ждать и надеяться.