Штурман дальнего плавания
Шрифт:
«Ого! Судя по погонам, какой-то большой эсэсовский чин», — думает Игорь.
Офицер бежит по трапу и, поднявшись до половины, властно говорит вахтенному:
— Капитана!
Вахтенный кивает головой и идет звать Виталия Дмитриевича. В это время Микешин видит, что из автомашины неуклюже вылезают два «шупо» — полицейские в синих мундирах и лакированных кожаных касках. Они с трудом вытаскивают из машины человека. Вернее, подобие человека. Голова у него обвязана грязной тряпкой, пропитанной запекшейся кровью, лицо в ссадинах, под глазом огромный синяк, одежда
Грузчики, находящиеся на палубе, бросают работу и подходят к фальшборту. Лицо офицера наливается кровью, и он истошно кричит:
— Вниз! Быстро!
Странно, что у такого довольно крупного человека такой визгливый, режущий ухо голос.
Грузчики испуганно отходят и торопливо спускаются в трюм.
Полицейские держат человека под руки, чтобы он не упал.
«Мерзавцы! До чего довели человека!» — сжимает кулаки Игорь.
К трапу подходит Дрозд. Глаза его сощурены. Весь он какой-то колючий, напряженный. Спрашивает:
— Что вам угодно?
Офицер двумя пальцами небрежно притрагивается к фуражке:
— Возьмите вашего человека, капитан.
Глаза Виталия Дмитриевича еще более сужаются:
— Все мои люди на борту. Через час я снимаюсь в море.
— Вам придется взять этого человека, капитан. Он ваш — коммунист. Мы высылаем его из Германии. Он не может оставаться у нас больше ни одной минуты. Эй, давайте! — кричит офицер полицейским.
«Шупо» волокут человека к трапу.
Капитан берется за поручни и, наклонившись к офицеру, тихо говорит:
— Я повторяю: все мои люди на борту. Я прошу вас: сойдите с трапа, он может не выдержать двоих. Брать я никого не буду. Понятно? Не имею права.
— Вы можете выбросить этого человека за борт, если не хотите взять его с собой в Россию. Только заберите его от нас.
— Я уже сказал, что никого не возьму.
— А, черт! Ну и нам он не нужен! — офицер сбегает с трапа и командует полицейским: — Поехали! А ты… — эсэсовец грозит кулаком лежащему у трапа человеку, — ты можешь утопиться! Если ты сегодня не уберешься, то…
Человек испуганно втягивает голову в плечи. «Черный» влезает в кабину. Машина дает сигнал и через секунду скрывается.
Проходит несколько минут в полном молчании. Затем незнакомец пугливо озирается. Вблизи никого нет. Он поднимается, глаза его загораются радостью:
— О, как я счастлив! Наконец я у своих! Вы, конечно, возьмете меня, господин капитан? Сколько я пережил! Посмотрите, что сделали со мной эти изверги.
Он поднимает рубашку. Его грудь и живот покрыты синими вздувшимися полосами. Капитан молчит, — видимо, о чем-то думает, а человек продолжает:
— Я коммунист. Мой партийный билет уцелел чудом.
Он зашит у меня в лацкане пиджака. Дайте мне нож, и мы его достанем. Мое имя Альфред Курц.
Дрозд молчит.
— Разрешите мне на борт, господин капитан. Я вам расскажу все подробно. Я знаком с Тельманом, — доверительно шепчет незнакомец и делает шаг к трапу.
— Я вас не возьму. Идите к консулу, — говорит капитан.
— Как не возьмете? Я вас умоляю! Вы же слышали: меня убьют… —
Тяжелая картина.
«Неужели Дрозд откажет? Какая жестокость!» — думает Микешин и бросает взгляд на матросов.
Они стоят, сбившись в кучку, и с надеждой смотрят на капитана. Герджеу в раздумье скребет щеку и наконец решительно подходит к Дрозду:
— Виталий Дмитриевич, пропадет человек. Ведь они его замучают. Надо бы взять, свой парень…
Капитан смотрит на Герджеу и, кажется, колеблется, но потом говорит резко:
— Не могу! Такие вопросы решает консул. Вахтенный, на судно никого не пускать!
— Есть никого не пускать! — нехотя отвечает вахтенный.
Дрозд уходит в каюту.
— Капитан! — отчаянно кричит стоящий на коленях немец.
Но Виталий Дмитриевич не оборачивается.
Человек поднимается с колен, безнадежно машет рукой и плетется вдоль набережной.
— Шел бы ты к консулу, браток, — вздыхает кто-то из матросов…
Спустя два месяца «Тифлис» снова зашел в Гамбург.
Микешин и Герджеу сидели в портовой кантине [11] у фрау Эльзы и пили искусственный лимонад. Эльза, маленькая, хорошенькая немка, выглядела плохо: похудела, побледнела, глаза ввалились. Ее Карла арестовали и отправили в «КЦ». За что — ей так и не удалось узнать.
11
В столовой (нем.).
В пивной пусто. Занят один столик. За ним обедают несколько рабочих, они разговаривают вполголоса.
Дверь открывается, в кантину входит мужчина. На нем отлично сшитый серый костюм, в петличке свастика. Он быстро оглядывает комнату, находит портрет фюрера, вытягивает руку и кричит резким голосом:
— Хайль Гитлер!
Рабочие и Эльза нехотя поднимают руки и устало отвечают:
— Хайль.
Немец разваливается на стуле:
— Пива! Да поживее!
Пока Эльза наливает кружку, он осматривает посетителей. Микешин встречается с ним взглядом. Где-то Игорь видел эти тусклые глаза… И лицо знакомо. Где же он видел этого человека? Игорь напрягает память, и вдруг оживает тягостная картина: пасмурный день, дождь, человек, стоящий на коленях на мокром асфальте, жалкое лицо, и слезы, бегущие по щекам…
Он! Теперь не может быть сомнения. Он!
Микешин схватывает руку Герджеу и крепко сжимает ее:
— Смотри, Николай Афанасьевич. Узнаешь?
Боцман, обернувшись, взглядывает на человека в сером костюме и шепчет:
— Негодяй!..
Глава пятая
В один из ясных июньских дней 1941 года «Тифлис» снялся из Ленинграда на Штеттин. Гитлер уже два с лишним года воевал с англичанами. Регулярные рейсы на Лондон прекратились. Все выходы из Балтийского моря были заминированы.