Штурмуя Лапуту

Валин Юрий Павлович

— Это сколько угодно, — пробурчал Укс.

— Святой Трибунал сначала будет заложниками угрожать, потом на абордаж пойдет. Значит, бой на борту будет. Так?

— Наполовину. На абордаж они не пойдут.

— Почему?

— Вот ты наивна, прям как ребенок, — ужаснулась Лоуд. — Если их на борт пустить, так переломают всё, нам же потом придется еще дней десять в порядок приводить снасти, палубу и пропелерки. Кому оно надо? Это и кэпша знает, и твой могучий красавчик, он довольно эрудированный с виду.

Фунтик хотела что-то сказать, но воздержалась,

только губы чуть запрыгали. Слаба она на слезы, это точно.

Укс почувствовал, что злится все больше. И натухлый Сан-Гуанос злится, и на эту бессмысленную возню, на опять усиливающийся дождь, на действительно привлекательного и эрудированного старпома, на женскую глупость. А больше всего на собственную тупость — желание кого-то убить, причем немедленно и в большом количестве, накатывало, словно нэка хлебнул. И причина понятна — вот она, рядом стоит.

Укс постарался выдохнуть и расслабиться, протер рукавом узкое жало дротика.

— Э, пилот, ты слишком далеко не вздумай залетать, это же Сан-Гуанос, тут сапоги живо изгваздаешь, — с улыбкой предупредила Лоуд.

Тоже обеспокоена. Вот же… ситуация банальная, а сами ее и усложнили. Идиоты идиотские.

На пристани пылали десятки факелов, замер неровный строй плененных моряков, за их спинами и вокруг скопились смутные рясы, блестели наконечники копий и гизарм.

— Это переговоры! — объявил, выходя вперед, монах весьма склонный к ожирению. — Эта… которая у вас за капитана, пусть выйдет.

— Мне говори, — отрезал стоящий на мостике старпом Гюнтер.

— Ваша шлюха слышать должна! — рявкнул монах, нашивки которого в неверном свете факелов разглядеть не получалось, но наверняка немалый чин Великого Трибунала. — Вытолкните ее сюда!

Кэпша на мостике выступила из полутьмы, откинула капюшон.

Матовое лицо, темные и порочные губы, голова гладкая, безволосая — но столь безупречной формы, что именно эта нечеловеческая мраморная гладкость и казалась единственно верной, естественной и совершенной, — начала блестеть от капель дождевой воды, сияние это разливалось, затмевая свет фонаря на мачте, заиграло в огромных камнях капитанских серег.

Суровый монах довольно шумно вздохнул и крикнул:

— Великому Трибуналу нужен ваш корабль. Сейчас меняем капитана, охрану, делаем три рейса. Они неотложны! Никто не пострадает. Возвратитесь из рейсов с маслом, вернем вам демоншу, оплатим доставку товара как обычно. Получите благословение святого дона Рэбы. В противном случае начинаем поочередно обезглавливать заложников. До утреннего колокола они все умрут, и вина за их смерти ляжет на глупых упрямцев и бесстыжую грешницу-главаршу!

Капитанша «Генриетты» в вопросительном жесте подняла пустую ладонь — было видно, как барабанят по пальцам и кольцам частые капли дождя.

— Это все? — перевел капитанский вопрос старпом.

— А что неясного? — удивился высокопоставленный монах. — Про наши подвалы для упрямцев подробно рассказать?

— Это лишнее, — заверил, морщась, старпом Гюнтер. — Полагаю, капитану нужно подумать,

а вам следует отпустить часть заложников. Это будет считаться проявлением доброй воли…

— Какой-какой воли?! — изумился опытный монах.

Видимо, капитан «Генриетты» обладала похвальной быстротой мышления и скоростью принятия решений. Резкий жест ладони — уже перевернутой, дерзко блеснувшей камнями перстней — отрицательный, повелительно накрывающей весь мир.

Повинуясь безмолвному приказу, связанные моряки как подкошенные рухнули на мостовую пристани. Мгновенно развернулись фальконеты на борту «Генриетты», мелькнули в дожде точки давно зажженных фитилей… Залп вышел чуть разрозненным, но мгновенным и разящим — картечь проложила изрядные просеки в шеренгах монахов…

…Предусмотрительная Профессор успела зажать ладонями уши — капюшон плаща и верные беруши страховали уязвимые органы земноводного слуха, но страховка уж точно не помешает. Лоуд от души выругалась, но Укс уже не слушал — прыгнул далеко на причал…

Пассажиры стояли в стороне от мостика и сходен, практически на самом носу корабля, и это было совсем не случайно. Фланг выглядел более удобным для контратаки, собственно, с флангами боевых построений так обычно и бывает…

Укс, держа тичон у бедра, проскочил по причалу. Пилот выглядел некрупным, не очень-то мощно вооруженным, практически неопасным. Обычно эта иллюзия здорово выручала. Сейчас же помогало еще и то, что был одет в рубаху, наскоро перешитую из рясы. Мешающий капюшон пришлось откинуть, но все равно — невзрачная тень, одна из многих…

…вот злобы скопилось на десятерых. Бывший боред и в обычные дни излишним добродушием не страдал, а сегодня нервы ссохлись и скрутились как старинная праща…

…Мечущиеся фигуры в промокших рясах. Вопли, разрозненный грохот мушкетов и аркебуз, вонь пороха, кислого пота и навозной жижи…

…Мгновенно вскрыт фланг строя, скользит пригнувшаяся фигура между ряс-теней, шипят в лужах упавшие факела — все смутно, зыбко, и вход в плоть удлиненного граненого наконечника кажется слишком легким, безвредным. Смрадные тени и чувствуют-то касание полированной стали с опозданием. В печень и в пах, под ребра и в почку — не оружие, касанье стальной указки… боль придет позже. Еще одна тень между прочих теней, непричастно скользящая сквозь хрипы, взывания к святому дону Рэбе, сквозь плеск луж под сандалиями и сапогами…

…— Мушкет! — орет Профессор с борта, как всегда излишне громко, поскольку уши у нее «в громком бою» запечатаны берушами.

… красноватый взблеск выстрела, свинцовый «орех» пули пронзает тьму и струи дождя, но Укса на прицеле уже точно нет. Он опять в стороне, в тени ряс и топочущих ног, рискующий быть сбитым в лужи, но почти невидимый…

… Грохот орудия — это со стены склада палят припоздавшие монашеские канониры, каменное ядро что-то сшибает в рангоуте’Генриетты'. На борту же фальконеты еще не успели перезарядить, там лихорадочно трамбуют заряды пороха, у сходен уже хрустят и лязгают скрестившиеся гизармы, копья, корабельные багры…