Шум бури
Шрифт:
Облака начали понемногу расползаться по небу, и с чаши небосвода капли света падали на землю. Арестанты дошли до оврага: пристав ехал впереди на чёрном коне. Откуда-то с близи раздались ружейные выстрелы, и пристав, словно подрубленное большое дерево, свалился на землю с коня. Опять выстрелы и двое стражников упали на землю, тяжело дыша.
– Эй, вы, рождённые собаками, что вы делаете! Стыда уже у вас нет? Кто вам позволил одеть на стариков кандалы? Мы осетины и такого позора на свою голову не допустим!
Из оврага вышли трое мужчин и сбросили с коней всех
Арестанты стояли, как вкопанные. Они не поняли, что произошло. Абреки сняли с их рук кандалы и сказали им:
– Теперь вы свободны, идите куда хотите!
Арестанты смотрели друг на друга, но никто из них не мог произнести даже слова. Наконец, Кавдин сказал:
– Я хоть и стар, но если бы знал кто вы, то пошёл бы вслед за вами.
– И мы, и мы, - в один голос крикнули люди.
– Если вы так говорите, тогда идём-те с нами, потом нас узнаете!
Арестанты сели на коней стражников и поскакали вслед за абреками.
По дороге они вели между собой разговор, но ни один из них не знал, куда направляются. Дорога повела к лесу, но что им делать в лесу, тоже не знал никто.
Когда добрались до леса, солнце уже выглянуло, и капли росы с деревьев падали на землю. Остановившись на какой-то поляне, стали совещаться.
Главный из абреков вышел и сказал:
– Должен вам сообщить, что не все пойдёте с нами, да и не пустим к себе, но одно пожелание скажем: теперь вам возвращаться домой нельзя, потому, что вас повесят на ваших же деревьях. Пусть одни уйдут в другие края. Другие пусть скитаются сами, а вот, что у нас есть три старика, тех мы заберём с собой и найдём им место. От длинных разговоров пользы нет, нам надо идти, а вы сами решайте свою судьбу. Старшие, пошли с нами.
Закончив говорить, абрек пригладил свои длинные чёрные усы и сел на коня. Его товарищи тронулись за ним. Старики тоже поехали вслед, но всё равно тревожились: кто же они?
Оставшиеся стали решать, что им делать дальше.
Абреки молча углублялись в лес, старики за ними со своими сомнениями.
– Кто знает, может это Царай?
– Нет, про Царая давно ничего не слышно, это не он.
– Хоть бы это был не Царай, иначе мы погибнем.
Эти мысли тревожили старикам их ум, но они молчали. Когда старики замечали хорошие дрова, то сердца у них радовались, и глаза начинали блестеть.
До самого вечера они не отлучались из тёмного леса, потом на другом конце леса, под горой, явились к шалашам и там спешились. К их приезду уже варился ужин на огне, и девушка дивной красоты пекла хлеб.
От лая собак, мычанья животных и при виде шалашей старикам вспомнились их жилища, и они загрустили, стоя у входа в шалаш. Пока абреки возились с лошадьми, старики стояли во дворе, потом их завели в шалаш. Они погрелись у огня, поужинали и после этого один из абреков принес в шалаш двухструнную скрипку.
Старики, освоившись, стали спрашивать у абреков, кто они.
– Кавдин, ты узнаешь, кто мы, но пока сыграй на скрипке, - сказал черноусый абрек и протянул
– Откуда ты узнал моё имя?
– Узнал, на свете много хороших людей.
Кавдин больше ничего не сказал, а стал под звуки скрипки рассказывать осетинское сказание. Он играл и со всех сторон его внимательно слушали, дивясь игре старика. А он ещё более печальным голосом продолжил своё повествование.
Долго внимали слушающие сказанию Кавдина, потом, когда пришло утомление и время сна, тогда девушка расправила им подстилочную траву и ушла в другой шалаш. Два абрека тоже покинули их, но черноусый абрек остался с ними. Старики стали упрашивать его, чтобы он открылся им.
– Хорошо, если вы настаиваете на этом, то слушайте. Я вам расскажу о своей жизни: я сам родился...
– абрек, нагнувшись, подбросил дров в костёр. Старики вылупили глаза и уставились ему в рот.
– На горном перевале Куртатинского ущелья за чьей-то дверью того дома, у хозяина которого мой отец пас скотину за долю приплода. С малых лет до возмужания у меня на ногах никогда не было хорошей обуви, но с отцом ходили за скотиной и так проводили свои дни. Когда настал день расставания с хозяином, у которого мы пасли стадо, то он не хотел отдавать нам даже половину положенной доли. Мой отец вступил с ним в спор, и тот его убил. Это вывело меня из себя, и я убийце отца кинжалом выпустил кишки наружу.
Обе фамилии помирились, но пристав был фамильным братом того, кого я убил, и он со стражниками пришёл убить меня. Кровь у меня снова закипела, и я ударил его кинжалом, раскроив ему череп надвое.
Меня арестовали и заключили в тюрьму на пожизненный срок. На ноги и на руки мне надели кандалы - пусть с вашим врагом будет то же.
– И на ноги, и на руки?
– Да, да! Вот на этих ногах, и на этих руках звенели стальные кандалы, Кавдин.
– И как же ты вырвался оттуда?
– спросил с сомнением Тедо и умолк внезапно.
– Не удивляйтесь моим поступкам, бывают деяния и похуже. Посадили меня в кандалах в машину и повезли вниз. Много нас было, много было и умных людей среди арестантов, но кто сейчас вспомнит все их разговоры. Время шло, мы жили жизнью узников. В один из дней сняли с нас кандалы и повели на работу, а на ночь снова загнали в тюрьму.
Однажды втроём решили мы бежать. Когда нас вывели на работу, нам удалось спрятаться в лесу в бурьяне и с наступлением темноты бежать.
– Вот это диво, а как вы сбежали, скажи, пожалуйста, вас что, не стал преследовать староста?
– Придержи язык, пожалуйста, Камбол, не мешай ему, - прервал Камбола Кавдин.
– Дело было сделано, но мне в село возвращаться нельзя было. В жизни я уже кое-что смыслил и с тех пор ненавижу тех, кто даёт беднякам на содержание овец за долю приплода. Вот вам история моей жизни.
– Но кто ты, этого мы от тебя не услышали, - сказали старики хором.
– Моя фамилия...
– у стариков загорелись глаза, - Сырхаев, а имя - Царай.
Старики не смели даже пошевелиться, и каждый из них о чём-то думал про себя.