Сибирский папа
Шрифт:
Иногда я думаю, что во мне очень сильны мамины и папины парадигмы, что они заложены гораздо глубже, чем я думаю, когда пытаюсь дистанцироваться от них, доказывая, что я совсем не такая. Я не сдвинута на науке, далекой от жизни, я – в гуще событий, я думаю о реальных проблемах, причем глобально, явно по-другому, чем многие даже среди экологов, например, которые занимаются раздельным сбором мусора, и всё. Они не будут размышлять ни о чем шире, им это кажется пустой болтовней. А меня искренне волнует. И само свойство размышлять – ведь у меня от родителей?
Отец положил мне руку на спину,
– Ребята приехали на экологический форум, – мирно ответил за меня отец, продолжая стоять перед губернатором и держать руку на моей спине.
Не могу сказать, что он говорил очень уж подхалимски, но тон, конечно, изменился. Боится? Отец, сильный, уверенный в себе человек, боится эту тушу с крошечными глазками, одышкой, тремя жирными подбородками, отправившую в рот на моих глазах за несколько минут, наверное, три моих обычных обеда в нашей диетстоловой. Я зачарованно смотрела, как он подпихивает толстым пальцем в рот кусок нежной розовой ветчины, не помещающейся там. Заедать запеченную свинину ветчиной… Это сильно… Где моя видеокамера… Я достала телефон из кармана.
– Можно вас на память сфотографировать? – спросила я, постаравшись, чтобы мой вопрос прозвучал как можно глупее. Бывают же на свете глупые девочки, которые смеются при слове «экология» и, тем более, «мировое правительство», и часами выбирают себе помаду, которую им будут везти с другого континента. Помаду!..
Губернатор взглянул на меня слегка осовевшими от еды глазами.
– М-м-м… – промычал он. – Иди, сфоткаемся…
Я успела щелкнуть его, пока он мычал. Теперь я могу отвечать Гене этой фотографией, когда он будет посылать мне французские и американские песни о любви «Вернись ко мне», «Не уходи от меня», «Люби меня», «Обними меня» и так далее, его обычный набор.
Я была рада, что не надо вступать с этой обжирающейся тушей в разговоры на политические темы, сделала с ним еще селфи. Зная, какая линза у меня в камере, я догадывалась, насколько уродскими получатся лица. Ну и ладно. Зато смешно. Я понимала, что вот бы и поговорить о самых насущных проблемах области и ее экологии с человеком, который, в принципе, отвечает здесь за всё. Но какой смысл с ним говорить? По крайней мере, сейчас. Человек, который так упивается едой, не стесняясь нас, стоящих перед ним, чавкает, хлюпает, причмокивает, приговаривает, как же вкусно, языком подхватывает сочащийся из мяса жир, урчит, булькает… Человеку этому можно месяца три не есть совсем, чтобы принять опять человеческий вид. Чтобы можно было с ним всерьез разговаривать о чем-то.
Однако мой отец так не думал.
– Евгений Григорьевич… – начал он, двигая стул, стоящий перед ним. Возможно, он думал, что губернатор предложит ему сесть.
– Ну? – спросил губернатор, снова усевшись перед тарелкой.
– У ребят на конференции прозвучали вполне здравые
– М-м-м… – ответил тот. – И что?
– Надо бы к ним прислушаться.
– Так конференция закончилась. Или нет?
– Да, но…
– Вот и хорошо. Осветим в прессе. Выразим отношение. Разъясним первому каналу, летят, ё-мое… В Москве им дел мало, на своих помойках пусть копаются… Еще что-то? Ты на что вообще намекаешь?
– Ни на что.
– Просто в области очень много нарушений, – сказала я. – Лес вырубают, реки грязные, в них спускается…
Губернатор махнул на меня огромной рукой.
– Хватит! Мне уже вот где эти экологи! – Он быстро сложил из двух толстенных пальцев, указательного и среднего, угрожающую рогатину и изо всех сил ткнул ей в свой собственный подбородок, во второй снизу, сделал звук, как будто ему сдавили горло, душат его, а его вот-вот стошнит, даже слегка вывалил язык, на который прилип листочек петрушки. – Не дают шагу ступить! Сейчас не хочу говорить об этом. Толь, ты сам-то чё хотел? Тебе лично что надо? – Губернатор махнул рукой на отца, чтобы тот ничего не говорил. – Вот и хорошо. Не лезь, куда не просят. У тебя свое, ты там и сиди, смотри, чтобы к тебе не пришли. А об остальном другие люди подумают.
– Очень шума много вокруг, – сдержанно сказал отец.
– Да черт побери!.. – Губернатор вдруг изо всех сил ударил обеими руками о стол, так что упала рюмка, в которую ему только что подливали красного вина. К нам тут же подбежали обе девушки, стали молча и тихо убирать.
Рядом нарисовался Вартан, пододвинул второй стол, так быстро, словно у него выросли еще четыре руки, переставил туда все тарелки и приборы, сдернул грязную скатерть, красивую, с настоящей вышивкой, ловким движением бросил на стол новую, снова уставил яствами стол, улыбнулся, поклонился, сложил руки у лица, как будто извиняясь… За что? За то, что губернатор – безобразник? А тот продолжал негодовать, при чем как-то неискренне, мне казалось, что не так он сердится, как хочет это показать, чтобы отец отстал от него. Или еще для чего-то, я не могла понять.
– Ты что мне раз в день поесть не дашь! Хорошо, садись. Говори. Да. Давай. Давай-давай! Или лучше напиши. Всё, что считаешь неправильным, напиши и приноси завтра. По электронке не посылай. У нас теперь все пишут, даже кто школу не окончил, пошел по этапу в четырнадцать лет, все везде всё пишут. Если что про кого знаешь – пиши, если совсем борзеют по части загрязнения. Надо показательно кого-то наказать. Чтобы громко и больно было. Всё. Договорились. Иди! – Губернатор отмахнулся от нас обеими руками.
Отец молча кивнул, сразу же повернулся и пошел прочь, крепко держа меня за здоровую руку.
– Подожди! – вдруг крикнул губернатор нам вслед. – Как звать?
– Меня? – удивилась я.
– Не меня же! – забулькал тот. Он как раз успел что-то пихнуть в рот и запить из высокого бокала.
– Маша.
– Мария!.. Так и скажу: студентка из Москвы, Мария Анатольевна Сергеева, заметила, как хреново у нас в области выполняют указы президента по утилизации мусора. Потому что некоторые нехорошие дяди саботируют указ президента и обманывают губернатора. Так? Хорошая формулировка?