Сибирский папа
Шрифт:
Мне было ужасно неудобно, я долго и тщательно жевала яблоко под их пристальными взглядами, с трудом проглотила его. Потом сказала:
– Вам не о чем беспокоиться. Вы меня воспитали в очень суровых понятиях.
– Я беспокоюсь, Машенька, потому что это не совсем правильно, что у тебя два мальчика… – сама стесняясь своих слов, сказала мама.
– Нет у нее никаких мальчиков, не переживай! – сказал папа. – Посмотри на нее! Какие ей мальчики! Детский сад! Она даже не красится!
Я не стала говорить, что это еще никому не мешало взрослеть. Я сама настолько запуталась в своих чувствах – или в их подобии, или в их отсутствии – что обсуждать это не хотела. Мама с папой точно помочь
Мы вышли с отцом на улицу из магазина, заполненного ненужными, лишними вещами, которые не надо было производить. Я ему так и сказала. Он неожиданно с пониманием кивнул.
– А большие магазины тебя тоже раздражают? ЦУМы, ГУМы, Колизеи, Метрополисы всякие…
– Еще больше. Там просто концентрация бессмысленности нашего существования.
Отец хмыкнул.
– Я думал, столичные девушки любят гулять по торговым центрам, покупать всякие милые вещицы…
– Многие любят, конечно. А для меня это помойки – красивые, светлые, особенно долгой зимой. Везде темень, холод – а там светло, тепло, как будто искусственный оазис. Бывают помойки безобразные, вонючие, а бывают прекрасные, благоухающие. Но смысл тот же. Раскрашенный пластик в разном своем качестве, с которым мы поиграем, примерим, поносим, накрасим им лицо или кончики пальцев и выбросим через некоторое время. А уж если для наших игрушек приходится специально выращивать живые существа и их убивать…
– Тебе сложно с этим жить – с такими мыслями? – спросил отец, обнимая меня за плечо.
– Думая, вообще сложно жить, ты же знаешь.
Он так посмотрел на меня, словно понимал всё про меня. Или я всё это сама придумала, или он просто такого же склада, как я. Мы ведь точно не знаем, что это такое. Но человек – твой или не твой. Я иногда смотрю на маму с папой и понимаю, насколько они внутренне похожи. У них один склад. А я – другая. Я их люблю, и они меня любят, но я – другая. А этот человек – такой же, как я. Или я – такая же, как он. Как это может быть? Загадка. Наверное, есть в нашем мире тайны, которые мы должны разгадывать всю жизнь и так и не узнать ответа. Если представить, что в мире больше не осталось никаких тайн – ни о нашем дальнем прошлом, ни о происхождении жизни, ни о материи – жизнь станет намного скучнее.
– Нравится вот такое? – Отец показал мне на манекен в летящей полупрозрачной юбке с большими пастельными цветами, неровно плиссированной, как будто хотели сделать плиссе, а потом сказали: «А ну его, пусть будет так, свободные складочки…»
– Я похожа на человека, которому нравятся такие юбки? – засмеялась я.
– Да.
Я пожала плечами.
– Допустим, нравится, и что? Я не покупаю лишних вещей. Мне всего хватает. И не по бедности, а просто не люблю лишнего хлама.
– Я тоже. Но это не лишняя вещь.
– Мне не с чем носить такое.
– Разберемся.
Отец, не слушая возражений, зашел в магазинчик женской одежды, юбка оказалась на удивление дорогой. Надо же, глубокая провинция и такие цены… А почему, собственно, и нет? Здесь тоже есть бедные и богатые, кто-то ездит на трамвае из прошлого века, кто-то на «роллс-ройсе», кто-то сидит на остановке по полчаса, кто-то сшибает людей, потому что любит слишком быструю езду. Бог деревья не по росту ставил, как говорила моя бабушка. Она, правда,
Отец, заметив мою задумчивость, мягко усмехнулся.
– Красиво?
Я кивнула. На самом деле здесь были красивые платья, пиджаки, шарфы, необычные украшения – крупные подвески и ожерелья, браслеты. Таких вещей, которые были в этом маленьком бутике, у меня нет и никогда не было. И зачем мне они?
Глядя, как продавщица складывает в большой бумажный пакет наряды, я спросила:
– Ты уверен, что я это буду всё носить?
– Конечно, – улыбнулся отец. – Невозможно, чтобы такая красивая девочка была одета, как беспризорница.
Он сказал это ласково, совсем необидно. Это мой стиль, я сама его для себя придумала – свитера или толстовки с длинными рукавами, на четыре размера больше, черные или темно-серые джинсы в обтяжку, большие разноцветные кроссовки… Почему нет? Мне удобно.
– Это мой стиль, – всё же объяснила я.
– Хорошо, – мирно кивнул отец, подхватывая одной рукой пакет, другой меня, стараясь не задеть больное плечо. – Не болит? – тут же обеспокоенно спросил он.
Я помотала головой. Как-то я сегодня перегрелась. Слишком много всего.
– А давай ты сразу всё наденешь?
– Нет. Это будет странно. Ребята там обсуждают происшествие, а я заявлюсь в новых шмотках.
– Хорошо.
Мне так приятна его манера – легко соглашаться, не настаивать на своем. Я ведь больше всего не люблю, когда на меня прут танком.
– Там в пакете шарф… Лаура Бьяжотти, очень изящный и дорогой итальянский бренд.
Я хмыкнула:
– Зимний шарф?
– Нет, летний. Если сочтешь нужным, подаришь его Вале.
Я с сомнением глянула в пакет.
– Хорошо…
– Ну что, едем?
– Я завтра к тебе приеду, – коротко сказала я. – Сегодня уже не могу. Мне надо вернуться к ребятам.
– Ладно, – так же спокойно кивнул отец и прижал меня к себе. – У нас ведь еще много времени впереди, правда?
Так он это сказал, я потом вспоминала, когда всё сопоставляла… Словно чувствовал, что будет дальше. Или точно знал.
Когда я вернулась в гостиницу, обсуждение было в самом разгаре. Конференц-зал, где можно было бы собраться, был закрыт, администратор не разрешил его открыть, видимо, сомневаясь в наших мирных намерениях. На самом деле несколько человек очень бурно возмущались тем, что произошло, как будто это случилось только что, а не прошло уже больше пяти часов. Это были наши. Иностранцы, может быть, тоже возмущались, но у себя в номерах – я видела, что в группе людей, собравшихся в холле и намеревавшихся отправиться на улицу (поскольку администраторы настоятельно просили нас «не орать»), были два китайца и, кажется, всё. Остальные иностранцы решили больше судьбу здесь у нас в России не испытывать. Тем более что они вовсе не революционеры, а вполне мирные экологи.
Ко мне направился Гена, который высматривал меня издалека и стал проталкиваться сквозь группу студентов, хотя можно было просто их обойти. Но раньше него меня взяли за локоть и прошептали на ухо:
– Больше так надолго не пропадай. Я не могу так долго без тебя.
Я осторожно освободила свой локоть, хотя мне не так уж и хотелось это делать. Зачем он так говорит? Это правда? Похоже на правду. Он так искренне говорит… Почему я тогда безоговорочно не верю? Что-то мешает. Я не знаю – что. Кащей вдруг тронул меня за шею, как будто хотел поправить волосы. Задержался на секунду и снял руку.