Сибирский папа
Шрифт:
– Да, – сдержанно и вежливо ответил за меня отец, хотя мне показалось, что губернатору не очень нужны были наши ответы.
Поэтому я лишь пожала плечами и даже не стала уточнять, что у меня другая фамилия. Я не могла понять, где кончалось его фиглярство и начинался серьезный разговор. То есть он хочет сказать, что вот так решаются серьезные дела? В ресторане, со ртом, до отказа набитым мясом, петрушкой и хрустящим лавашем, свернутым в трубочку, начиненную белым сыром? Ну да, а почему нет… Многие императоры и правители решали дела за столом, на котором были не бумаги, а еда и горячительные напитки.
Отец, едва заметно хмурясь, вернулся за наш стол.
– Доедать будешь? – спросил он меня.
– Да как-то аппетит почти прошел…
Я взглянула на губернатора. Он уже разговаривал с кем-то по телефону, развалившись на стуле. Или на двух… В таком ракурсе, сбоку, было видно, что ему подставили второй стул, чтобы он поместился. Я невольно фыркнула.
– Ты что? – поднял брови отец.
Надо же… У меня есть похожая фотография, с «турбазы», как выражается он. Папа на отдыхе сфотографировал меня в тот момент, когда я чему-то удивлялась. Одна бровь выше, другая ниже. Родителям почему-то так понравилась эта фотография, что они отпечатали ее и повесили в коридоре, где на металлической дверце, закрывающей электрощиток, множится целая коллекция моих фото. Зачем они их туда вешают? Ведь они видят меня каждый день. Для меня это загадка. И я так похожа на него на этой фотографии. Интересно, а мама этого не замечает? Я, оказывается, вообще ничего не знаю про свою маму.
Нам принесли чай – когда отец его заказал, я не успела заметить. Целый чайник ароматного травяного напитка. Я не очень люблю чай без чая, без нормальной заварки. Но этот мне понравился.
– Наши, горные травы, из Армении, самые лучшие, – объяснил Вартан, который подошел к нам вместе с официанткой.
– Поедешь домой летом? – спросил отец.
– Да здесь уже дом, Толя-джан, – ответил, улыбаясь, Вартан. – Все приехали, и сын средний перевелся в университет, и дети младшие в школу пойдут с осени. У старшего бизнес здесь, магазин открыл, молодец.
Я внимательно смотрела на хозяина ресторана. «Наши травы», а «дом» – здесь. Как это увязывается у человека? А у меня как увяжется теперь то, что у меня есть и папа, и отец? И это два разных человека… Я не думала, когда решила с ним познакомиться, что буду испытывать хоть что-то к этому человеку. А на самом деле всё сложнее. И для того, чтобы я вдруг так заволновалась, ему даже не надо ничего делать, не надо стараться. Тем более, я догадываюсь из всех недомолвок – он ничего плохого моей маме не сделал, не поэтому они расстались. Всё было как-то наоборот.
Когда Вартан отошел от нашего стола, я спросила отца, чтобы отвлечься от своих таких сложных мыслей:
– А губернатор всегда был такой толстый?
– Нет, – засмеялся отец, – размордел в этом кресле, раньше был поменьше. Ты зря, кстати, так уж категорично к этому относишься. Это вообще не показатель, Маша. Мусоргский, к слову, тоже был не самый худенький. Или, скажем, Крылов.
– Показатель! – не хотела так просто сдаваться я. – А Крылов и Мусоргский – исключение. Не были бы такими толстыми, больше бы сделали. Они ведь невероятно талантливыми были, а творческой продукции – раз-два и обчелся. Ты помнишь, отчего умер Крылов? Съел слишком много блинов.
– Интересная
– Очень, – кивнула я. – Они сами по себе, а я ими восхищаюсь.
– Чем именно?
– Тем, что они понимают то, чего не понимаю я. И еще тем, что они живут в каком-то другом мире, в который мне не попасть, я даже пробовать не стала. Я не поджигаюсь от потусторонних формул. Меня волнует то, что вокруг меня.
– Мне кажется, что это поза, Маша. А на самом деле у вас хорошая семья, правда?
Я промолчала. Зачем он это говорит? Что имеет в виду? Хочет, чтобы я с ним спорила? Или сейчас он встанет и скажет: «Ну ладно, я с тобой познакомился, а теперь мне нужно идти в свою жизнь». Мне совсем не хотелось, чтобы он так сказал. Он мне все больше и больше нравился. Я не могу объяснить этого чувства. Как я могла жить, не общаясь с ним?
Он неправильно понял мое молчание.
– Прости, если я что-то не так говорю, я, честно говоря, слегка растерян и даже ошеломлен.
– Может быть, пойдем на улицу? Здесь темно и мрачновато. И мысли всякие лезут в голову.
Мы вышли на улицу, где начинался такой красивый закат, что я тут же полезла в сумку за телефоном, чтобы фотографировать. Оторванный во время потасовки ремень сумки я связала узлом.
– Давай зайдем вон в тот магазин, – спокойно сказал отец, – купим тебе сумку, она совсем порвалась.
Я пожала плечами.
– Я зашью ее или в мастерскую отнесу.
– Тогда давай просто зайдем, – улыбнулся отец. – Мне хочется тебе что-то купить.
– Я не люблю лишних вещей. Я же эколог. «Эко» – это дом. Я люблю и знаю свой дом, планету, на которой живу. Поэтому стараюсь не покупать ничего лишнего. Всё старое теперь сдаю на переработку. Старые одежду, обувь.
– Интересно как… А вот у меня пока дремлет это сознание. У нас страна огромная, места много, леса, воздуха, воды… Живи и радуйся!
– Когда живешь в Москве, этого не ощущаешь. Каждый сантиметр земли занят, или закрыт асфальтом, или на нем что-то срочно строят, чтобы что-то побыстрее продать, или вырастает новый дом и в него заселяются люди, которые убегают отсюда и из других городов, где много воздуха, воды, чистой земли. Живя в столице, имеешь другое мироощущение.
– Осталась бы здесь, столичная штучка, а? – Отец обнял меня за плечо. – Я ведь тоже когда-то жил в Москве. И возвращаться туда не хочу.
У меня было странное чувство. Это же мой потерянный родственник, такой же близкий, как мама. Что-то очень родное, мое, самое глубокое и близкое чувствовалось в этом человеке. И при этом я совсем его не знала. Я на секунду сама прижалась к нему, а потом отступила в сторону.
– Давай зайдем все-таки в магазин, я куплю подарок тебе и Вале. Ты поможешь мне выбрать.
– Хорошо. – Я больше упорствовать не стала.
Выйдя из переулка, мы перешли площадь, завернули в большой магазин, располагавшийся в старинном четырехэтажном здании. Снаружи оно выглядело более или менее прилично, а внутри ремонта не было как будто лет сто, даже страшно было наступать на лестницу, по которой мы поднимались на второй этаж. Зато в самой торговой галерее было светло, всё сияло, и стояли разряженные манекены.