Сибирский папа
Шрифт:
Я посмотрела ему в глаза. А разве непонятно?
– Любишь меня? Скажи это, скажи, – тихо, но требовательно говорил Кащей, не отпуская меня.
Я неожиданно услышала что-то, помимо его голоса. Во дворе кто-то то ли вскрикнул, то ли даже заплакал, что-то изменилось. Я быстро высвободилась от рук Кащея и прошла во двор. Гости стояли, напряженно глядя на какого-то человека, который, видимо, что-то сказал и теперь молчал. Человек как человек. В светло-сером костюме, белой рубашке, синем галстуке. Оркестр больше не играл. Музыканты тоже смотрели на этого человека.
–
Тот человек развел руками.
– Да не может быть… Что за ерунда… О господи… – Кто-то говорил громко, другие стали перешептываться между собой, оборачиваясь на нас с Йориком, который как-то незаметно оказался около меня.
К нам подошли с разных сторон несколько человек. Высокий полный мужчина приобнял меня и погладил по голове Йорика, ничего не говоря. Другой, ниже и тоже полный, стал что-то говорить, но я никак не могла понять, к чему он клонит. Женщина пыталась оттянуть к себе Йорика.
– Да, так бывает… – говорил невысокий.
– Поможем, поможем… – говорил первый.
– Бедный мальчик, – приговаривала женщина.
– Что случилось? – спросила я негромко. Почему-то мне совсем не хотелось услышать ответ.
Я видела, что почти все люди пошли к выходу, как будто все разом услышали какой-то сигнал, которого не слышала я.
– Что случилось? Почему все уходят? – спросила я, понимая, что пока мне не ответили, я еще нахожусь здесь, в прошедшем времени. Потому что это – прошедшее время. Потому что случилось что-то, что перечеркнет всю мою жизнь. Что-то, о чем я не хочу знать.
– Пойдем! – Я взяла Йорика за руку и быстро пошла в дом.
– Подожди. – Нас догнал тот полный высокий мужчина, который подошел к нам первый. – Я Толин друг. Маша… – громко и отчетливо сказал он. – Крепись, девочка… – Он взглянул на Йорика. – Придется и ему сказать, куда деваться…
– Что? – Я остановилась. Я видела, что сбоку подошел, но не стал приближаться Кащей.
– Пойдем в дом. Подождите меня там, я расплачусь с музыкантами и приду.
Мы зашли с Йориком в дом и сели на большой белый диван. Я ощущала неприятный холод кожаной обивки. Почему-то стало очень холодно в доме. Я взяла в ладони теплую ручку своего брата.
– Почему он так говорил? – спросил Йорик.
– Сейчас всё узнаем.
У меня неприятно тикал левый висок и пересохло во рту. Я видела в окно, как уходили, переговариваясь, опустив головы, гости. Я уже поняла, что произошло что-то такое, что заставило гостей уйти с веселого праздника. С моего двадцатилетия.
На фоне серого неба дергался, привязанный как будто прямо к траве, огромный воздушный шар в виде перламутрового розового сердца. Дергался и дергался, хотел оторваться и улететь в это темное небо, с которого в июльский день лился мелкими каплями ледяной осенний дождь.
Я увидела, как вышли из беседки музыканты, на ходу укладывая инструменты в чехлы, неловко застегивая их, как две женщины в красивых блестящих
Я смотрела в окно, где как будто шел какой-то фильм, без звука. И пока звук не включили, можно было еще надеяться, что просто я не понимаю этих людей. Что я всё не так понимаю… Я видела, как в беседку зашел и сел Кащей. Потом встал, стал всматриваться в окна. Потом опять сел, достал телефон, стал что-то писать. Наверняка пишет мне. Но мне ничего не приходило.
Наконец вернулся тот высокий полный человек.
– Я Алексей Юрьевич, – сказал он. – Йор, ты меня знаешь.
– Нет, – ответил Йорик и прижался поближе ко мне.
– Я друг Анатолия, – обратился ко мне Алексей Юрьевич. – Маша. Тут вот такие дела. – Он тяжело вздохнул. – Мне жаль, что это произошло именно сегодня. И вообще это не те слова. То есть… – Он снова набрал много воздуха и долго его выдувал короткими шумными толчками из толстых, гладко выбритых щек. – Да. В общем… Ваши родители погибли.
– Что? – Я не поняла последнее слово. – Что, родители? Какие?
Алексей резко усмехнулся, как будто у него дернулась одна часть лица.
– «Какие»? Толя Сергеев сегодня погиб вместе со своей женой. Мой друг Толя. И отец Юры.
– Какого Юры? – Я не знаю, зачем я это спросила. Конечно, я помнила, что Йор – на самом деле Юра, хоть его никто из близких так не зовет. Но мне, наверное, хотелось, чтобы он ответил: «Другого, совсем другого…»
– Ох… – Алексей Юрьевич неожиданно встал и подошел ко мне, встал передо мной, возвышаясь огромной тушей. – Девушка, – заговорил он вдруг другим тоном, – ехали бы вы домой, честное слово! Сейчас всем тяжело. Я не знаю, кто вы, зачем вы здесь. Я, как близкий друг, буду разбираться в Толиных делах, организовывать похороны и опекать Юру.
– Подождите… – Я глубоко подышала, растирая тикающий висок. Встала, выпила воды из большой бутылки, стоящей на стеклянном столе. Вода почему-то отдавала мылом и еще чем-то горьким.
– Это вода для цветов, – сказал Йорик и подошел ко мне. – С удобрением.
– Ничего. – Я подошла к раковине на кухне, прополоскала рот, налила воды из чайника.
Официанты как раз принесли много еды и стали ставить их на кухонный стол, быстро заполнившийся блюдами.
– Убирайте всё! – махнул рукой Алексей Юрьевич. – Девушка! – Он повернулся ко мне. – Я серьезно говорю – я ничего о вас не знаю и знать, если честно, не хочу. Мне очень тяжело, с посторонними людьми я разговаривать вообще сейчас не готов. Погиб мой лучший друг.