Сидящее в нас. Книга третья
Шрифт:
Так что пришлось попотеть, прежде чем ХАТ учуял добычу. Да набраться терпения, ибо он тотчас поволок Двуликую в сторону от нужного направления. И волок – в прямом смысле слова – чуть ли не по земле, отчего Нанти схлопотала немало затрещин от кустов да пеньков. По ногам да по заднице: боли-то не чувствовала, а вот штанам досталось. Так что перед парочкой бесчестных добытчиков чужого добра предстала не величественная в своей мощи Двуликая, а ругающаяся на чём свет стоит оборванка.
ХАТ проглотил их в один присест и снова принялся водить носом. И ведь не запретишь – куксилась Рыжая, вспоминая удобную безопасную
Впереди лежал не так, чтобы долгий, но изрядный путь, что само по себе не докука. Докука впереди – размышляла Нанти, пытаясь представить, чем оно всё закончится, раз на их земле объявилась Лиатаяна. Даже попыталась чуток помолиться Создателю, убеждая, что ему не грех вмешаться. Потом от души посмеялась над собой и решила: будь, что будет.
Но то, что зависит от неё, она исполнит честь по чести. И даже сверх того. Ибо ей лично умирать рановато: не нажилась ещё. Однако придётся, если Хатран сгинет в проклятущей схватке брыкучих демонов. Если верить этим забывчивым многовековым тугодумам, Двуликой не пережить гибель сидящего в ней отщипыша. Кто как, а Нанти в это верила.
Глава 15
В покоях матушки княгини c лёгким перезвоном плескалось тонкое девчоночье хихиканье. Иной раз и вообще неподобающие визги. Обмирающих от страха холопок вытурили вон, где переполошённые бабы липли к закрытой двери ушами и хватались за сердце. А ведь для того и выставили, дабы заполошные дурочки не окочурились от грянувших ужастей. И не портили счастливым княжнам праздник.
Нынче княгиню Риннона-Синие горы навестил не кто-нибудь, а сама высокочтимая госпожа Двуликая – та, что прежде прозывалась синегорской змеищей. Чудно дело: прежде княгиня Гулда её на дух не переносила. Чуть не померла от её козней страдалица. А тут дивись-ка, честной народ: допустила до себя и зловредную Ринду, и её заморскую подругу. А та мало, что с юга, так и вовсе какая-то неведомая Трёхликая. Кто такая? Что за птица? Сроду о таких не слыхивали, а оно возьми, да явись.
Княгине бы насторожиться. Приказать обступить себя верными холопами – а то и вовсе дружиной во всеоружии. Она же голубушка легкомысленно закрылась с беспутной падчерицей да ещё и радуется. Кто посмелей, подглядели в щёлку, что у них там за кавардак. Так со страху чуть не поседели.
Малые княжны-любушки не сидят чинно рядом с матушкой. Умных бесед не слушают, рукодельем белы ручки не занимают. Порхают детушки невинные под самым потолком в демоновых тенетах. Горящие синим пламенем змеи подбрасывают их вверх да ловят, ровно игрушки тряпичные. А ежели уронют? Переломают княжнам все косточки? Что ж это на свете-то деется, люди добрые!
И воевода – старый пентюх – на демоновы игрища глаза закрывает. Поначалу-то смотрел на Ринду волком. В княжий терем допустил – а как Двуликую не впустить – но следовал за ней по пятам. Так княгиня и его выставила – даже слушать не стала. Совсем баба сказилась.
Таюли сидела рядом с
Сердце Гулды, если и ёкало, то она вполне успешно это скрывала. А убедившись в непревзойдённой ловкости щупалец, вскоре перестала неотрывно таращиться на дочерей. Послушать о злоключениях падчерицы было куда интересней. Тем более что те привели к совершенно неожиданному перевороту и в её собственной судьбе.
– Да уж. Мне бы в голову не пришло то, что вытворил Кеннер, – до сих пор недоумевала Ринда. – Он, конечно, выпендрёжник тот ещё. А уж себялюбив и вовсе без меры.
– Кто бы говорил, – ласково пропела Гулда, бросив на падчерицу ехидный взгляд.
– Это да, – вздохнула та, разведя руками. – Вот уж болячка уродилась. Иногда сама себе не в радость.
– И что, перемен не предвидится? – с заметно искренним участием спросила Гулда.
– Ты о том, насколько я изменилась, став Двуликой?
– Само собой.
– Ни на волос, – усмехнулась Ринда, почёсывая подбородок. – Не поверишь: какой была, такой осталась. Даже не знаю: радоваться или печалиться. А ты? – кивнула она Таюли.
– Я здорово изменилась, – не видела причин таиться Трёхликая. – Но больше не от того, что стала такой. Честно говоря, особых перемен мне двуликость не принесла. Мою жизнь перевернуло ещё до того. После смерти отца.
– С этим всегда так, – холодно поддакнула Ринда, словно отрезала её несвоевременное признание.
Таюли буквально на днях осмелилась признаться, во что её ввергла алчность отцова брата. К её непомерному удивлению княжна не придала значение её пребыванию в борделе среди непотребных людишек. Была и была – пожала она плечами – поблагодари Создателя, что улизнула, и забудь. Дескать, это не самое страшное, что могло случиться с девушкой.
Теперь она явно не желала, чтобы Трёхликая поделилась ещё и с Гулдой. Таюли, в общем-то, и не собиралась – с какой стати? Но само негласное предупреждение приняла к сведению: при княгине лишнего говорить не стоит. Впрочем, та и не стала выпытывать подробности: почуяла, что лезть в такие дебри с участливыми расспросами не лучшая затея. Она вообще всё остро чувствовала – синегорская матушка-княгиня. И чем-то напоминала суабаларскую королеву Диамель: то ли особенным вдумчивым взглядом, то ли вышколенной сдержанностью.
Беседа же в основном, так или иначе, крутилась вокруг новой жизни Ринды. Ибо новая жизнь Гулды мало чем отличалась от прежней – если не считать нечаянного обретения мужа. Здесь мачеха с падчерицей как бы установили негласное соглашение. Княгиня свободно и пространно описала свои заботы, однако ни словечком не помянула, как у неё складывается с князем Риннером. Лишь раз, объявив, что он здоров, Гулда на миг потупила сверкнувшие довольством глаза.
– Небось долго моё имя полоскали? – не без ехидцы осведомилась Ринда, завернув разговор на менее щекотливую тему.