Сидящие у рва
Шрифт:
— А знатный, видать, не простой… — возчик опасливо оглядел дородную фигуру, закованную в вороненую сталь. — Может, и вправду будет награда? От каана, или от царских слуг. Нам-то какая разница? Гляди, — как близнецы!
Рядом с хуссарабом лежал аххум — и тоже, судя по всему, не простой. Сотник, а то и выше бери. Вон позолоченные ножны, и царский орел на груди… Помрет — продадим ножны и орла, — подумал старик. И то польза.
И стегнул задумавшегося осла веревкой.
Ахтаг,
Телега тряслась и скрипела. Маячила согбенная фигура возчика впереди; фигура то попадала в тень от густой листвы, то снова оказывалась на солнце.
Говорят, героев, взошедших по лестнице в небо, везут на золотых колесницах перед троном Аххумана; это последний парад.
И после этого герой отправляется в вечные сады, где белые слуги богов поят их соком небесных плодов; от этого герой забывает пережитые горести и страдания…
Ахтаг застонал и снова очнулся. Нет, он еще жив. И возчик — это не ангел, а старый крестьянин, провонявший кислой шерстью и дымом очага; и золотая колесница — простая деревенская телега.
— Пить! — неожиданно для себя простонал Ахтаг.
Они уже выехали за городские стены, и возчик, обернувшись, сказал на смешном деревенском диалекте:
— Смотри-ка — и этот очнулся! Крепкий попался. Потерпи.
Осталось совсем недолго — видишь, мой глупый осел уже чувствует дом, — как припустил!..
Потом телега вкатилась во двор. Возчик, ругаясь, позвал старуху, отвесил по подзатыльнику двум малорослым сыновьям; пришел, прихрамывая, старый раб. Ахтаг почувствовал, что его поднимают и несут куда-то в тень, прохладу. Потом на губы ему полилась струя воды.
Потом его раздевала и мыла старуха-рабыня, и кто-то строгим голосом сказал:
— Думаю, он скоро поправится, потому, что рана совсем не опасна. Ты помнишь, сосед, четыре года назад твой мерин издох?
Он упал, запнувшись, на дороге и переломал ноги. Я сказал тебе: нет, этот жить не будет. Да и что: мерин был старый, как ты. Но издох от переломов. А этот, я тебе говорю — будет.
Сейчас мы ему промоем рану ослиной мочой — это первое средство…
Больше Ахтаг ничего не слышал, потому что почувствовал острую боль в боку, там, где печень: кажется, этот тупой деревенский костоправ не только промыл его рану мочой, но и попытался прижечь раскаленной подковой.
КИАТТА
Авангард ехал шагом, рассыпным строем, когда на дороге перед ним внезапно появился толстый человек с трясущимся лицом.
Он просто стоял, скрестив руки на груди, хотя руки плясали
Лухар остановил коня на расстоянии нескольких шагов, но человек не сдвинулся с места.
— Кто ты? — спросил Лухар, движением руки остановив окружавших его солдат.
— Человек… — голос был неестественно напряжен, но незнакомец все-таки справился с собой. — Да, просто человек.
— И чего же ты хочешь, человек? — Лухар оглядел его с головы до ног.
— Я хочу… — он умолк, вращая глазами и кривя губы, и внезапно выкрикнул: — Я хочу остановить твое войско!
С этими словами он почти не целясь метнул в Лухара стилет. Все же бросок был неожиданным, хотя и неточным: Лухар едва не остался без глаза, уклонившись каким-то чудом; стилет ожог ему висок.
А незнакомец уже бежал во все лопатки в сторону крепостных стен Оро, видневшихся справа, за рощей благородных дубов. Он бежал, странно прижимая руки к бокам, выставив грудь вперед, откинув голову; так бегают скороходы на состязаниях.
Его догнали только в роще, причем всадникам пришлось спешиться.
Бегун едва ли сильно уступал в скорости лошадям, но в роще был довольно густой подлесок, и он замедлил бег.
Когда его схватили, Лухар уже подъехал к опушке и велел сообщить Карраху о странном бегуне.
Лухар вылез из седла, сел на пригорок под дубом, широко раскинувшим ветви. Лекарь хотел осмотреть его рану, но Лухар отмахнулся, лишь позволил вытереть кровь. Беглеца подвели к нему, причем двое держали его под локти, а еще четверо держались сбоку и позади. Кроме того, два телохранителя встали по бокам от Лухара, готовые к неожиданностям.
— Обыскали? — спросил Лухар.
Воин подал ему тряпицу, в которую было что-то завернуто. Но не оружие.
Лухар развернул. Кусочки пергамента, испещренные бисерным почерком.
— Что это? — Лухар оглянулся в недоумении.
— Это стихи. И еще — ноты, — сказал подъехавший Каррах.
Лухар поднял брови, а Каррах, взяв листки и с любопытством разглядывая их, пояснил:
— Нотами в Киатте умеют записывать музыку. Это сложное искусство, поверь мне.
От удивления Лухар забыл о субординации и спросил:
— Откуда ты знаешь?
Каррах улыбнулся, но не ответил. Присел рядом с Лухаром и обратился к пленнику:
— Ты — бродячий певец?
Тот неожиданно приосанился:
— Да. И очень известный!
— В Киатте?
— Нет! Меня слышали жители Ринрута и Таннета! Мне рукоплескали в Нарронии!
— В Нарронии? В Приозерье? — Каррах удивился, потом пожал плечами и сказал Лухару по-аххумски:
— По-видимому, сумасшедший. Но интересный сумасшедший… — и снова обратился к пленнику: — Как твое имя?