Симпатия
Шрифт:
«„Сигналы”, — подумал Улисес. — Хорошее название».
Оставить чашку нетронутой или разом проглотить все. Принять мир таким как есть или испить до дна. И в том и в другом можно усмотреть доказательство существования Бога — но также и Его несуществования. В таком случае рассказ идеально балансирует на грани. Он не безнадежная констатация бессмысленности мира, но и не откровение тайной гармонии, примиряющей противоположности. Между этими полюсами прошла вся его жизнь, полная фильмов и книг, которые по очереди ложились на одну из двух чаш весов. Утопая в
Иногда он забывал о предосторожности, начинал перечитывать Кафку и впадал в депрессию. Кафка разрешал дилемму самым безжалостным образом. Бог, вне всякого сомнения, есть. Проблема — в характере Бога. По романам, дневникам и письмам Кафки это было видно со всей ясностью. Пребывая в хорошем настроении, Бог превращает тебя в букашку и запирает в склянке под видом комнаты, а потом забывает про тебя навсегда. Пребывая же в настроении дурном, Он объявляет тебя виновным, несколько дней пытает ожиданием и кормит надеждой, а после убивает. Как собаку.
Он вспомнил кофейную гущу из рассказа.
«Кафка, Кан, К., вулкан, — подумал Улисес. — Надин, Мартин, один».
Он рухнул в гамак и уснул беспокойным сном. Через полчаса проснулся, перешел в спальню, разделся и лег нормально. Перед сном послал сообщение Хесусу: «Сегодня переночую здесь. Увидимся завтра».
Он так устал, что не дождался ответа.
Проспал до восьми утра. Прочел сообщение от Хесуса: «ОК. Спокойной ночи». Если бы Надин вернулась, Хесус бы ему написал.
И тогда раздался звонок. На экране высветилось: «Сеньора Кандо».
«Она умерла», — подумал он.
— Добрый день, Улисес. Это сеньора Кандо. Извините, что я так рано.
— Что случилось?
— Это насчет Марии Элены.
«Она умерла», — снова подумал он.
— Слушаю.
Голос на другом конце ненадолго умолк.
— Я знала, что это плохо кончится, — произнесла наконец сеньора Кандо, — но не представляла, что так. Я боялась, он убьет меня. Или даже вас. Но не дочку. А он убил. Убил Марию Элену. И дочку. А потом застрелился.
III
33
Выйти из дома на бдение оказалось чудовищно трудно. Сеньора Кармен зарыдала и сказала, что не пойдет. Улисес обнял ее и постарался переубедить: важно, чтобы они были все вместе.
— Если не пойдем, все, чего мы добились, будет зазря. Я вас прошу, Кармен.
Сеньора Кармен утерла слезы и согласилась.
Тогда настала очередь Мариелы.
— Над этим домом висит проклятье, — вдруг сказала она и разразилась истерическим плачем.
Когда наконец все погрузились в машину, Улисес
— Не могу, — сказал он, глядя на свои безжизненные руки на руле.
— Я поведу. — Хесус открыл Улисесу дверцу и, словно старичку, помог выйти и занять место на заднем сиденье.
Они прибыли за полчаса до закрытия часовни.
— Надеюсь, хотя бы венок доставили вовремя, — сказал Улисес, проверяя телефон.
— Я прямо там, на кладбище заказывал. Сказали, с самого утра доставят, — ответил Хесус.
Сгруппировавшись как батальон, они взошли по пандусу, отыскали нужную часовню — и впали в панику. Улисес, во главе нерешительного войска, первым нашел в себе мужество заглянуть внутрь. Но сразу же отшатнулся.
— Там все три гроба стоят, — выдохнул он. Руки у него дрожали.
Мариела и сеньора Кармен снова тихо заплакали. Хесус побледнел и покрылся испариной.
— Хоть закрытые, — добавил Улисес.
Он шагнул на порог часовни. Там сидело всего шесть человек. За гробами стоял венок от фонда. Единственный.
«В память о „Надин", с любовью, от друзей из „Аргонавтов" (фонд „Симпатия к собакам")» — гласила надпись на ленте, выведенная отвратительно яркими и блестящими буквами, какие обычно бывают на венках.
Подошла очень пожилая женщина, как две капли воды похожая на Надин.
— Ты Улисес, — сказала она.
— Сеньора Кандо?
— Именно так я тебя и представляла.
Улисес не знал, что ответить. У него навернулись слезы. Сеньора Кандо обняла его, и на секунду страдание так захлестнуло Улисеса, что он перестал понимать, где боль, а где все остальное. В этом объятии было нечто целительное, как в лезвии, аккуратно ампутирующем больную руку.
— Спасибо за венок.
— Не за что. Это пустяки. И надпись не передает, как мы любили Надин. Ужасно, что все так получилось.
— Передает. Хотя я бы не стала ставить Надин в кавычки.
Остальные пять человек, сидевших в часовне, под шумок разошлись.
«Их трое, а нас всего двое», — подумал Улисес, глядя на гробы.
— Это родственники Роджера, — пояснила сеньора Кандо. — Они сказали, что теперь на бдениях всегда так безлюдно. Столько народу уехало. И до кладбища все труднее добираться. Да и закрывается рано в целях безопасности.
Улисес вспомнил бдение по Мартину и похороны Сеговии, состоявшиеся всего несколько недель назад. Туда люди приходили мелкими группками, а потом, возвращаясь по домам, распадались на еще более мелкие.
— Мама Марии Элены тоже не приехала. Сказала, билеты из Парижа в Каракас стоят целое состояние.
— Ну, в конце концов, сеньора Кандо, настоящей матерью ей были вы.
— Да я не из-за себя. Даже не из-за Марии Элены. А из-за нее самой — она себе никогда не простит. Неправда, что другой человек может занять место отца или матери. А уж тем более детей. Разве только Бог, но Он же бесплотный. Все равно от тоски сосет как под ложечкой, только вот здесь. — Сеньора приложила руку к груди. Теперь уже она заплакала.