Синдром счастливой куклы
Шрифт:
«Спасибо за участие. Все нормально. Я заточен на мысли о смерти, но не саму смерть. Может, у тебя тот же диагноз?»
Сердце сжимается, как котенок под теплой ладонью, в глазах темнеет.
Родственная душа…
Выжженная земля.
В моей жизни давно нет места чудесам.
Никогда больше.
Захлопываю ноутбук и хрипло вздыхаю. Руки дрожат, веки жгут слезы.
Протираю очки, хрустя суставами, поднимаюсь и вздрагиваю — в проеме, щурясь от тусклого света, стоит заспанный Юра.
— Ты опять притворяешься битардом? —
— Юрочка, ты бредишь? Полчетвертого утра. Самоизоляция. Нас оштрафуют, как только мы выйдем во двор…
— Пошли на крышу, есть повод. Дождь закончился, курсачи сданы, в холодильнике есть пивас!
Я готова наброситься на Юру, обнять и расцеловать, и растревоженное сердце трепещет.
После истерик меня всегда накрывает эйфория и вселенская любовь. Чтобы словить их, мне не нужен допинг.
Мы влезаем в черные бесформенные куртки и по заплеванным ступеням пробираемся к чердаку. В пакете гремят бутылки.
Юра налегает плечом на рассохшуюся дверь, выбирается на волю и, задыхаясь от порыва апрельского ветра, отступает назад. Тут же ледяную пощечину ловлю и я.
Свежий воздух разворачивает легкие, бьет по закоротившим мозгам, проясняет зрение.
На крыше мерзко и холодно, пахнет весной — талой водой, гарью, тревогой и безысходностью.
Фонари в городе давно ослепли, но на востоке бледнеет полоса рассвета. На ее фоне проступают очертания домов, сплетения ветвей и линии проводов.
Мы садимся на кем-то сто лет назад принесенные старые школьные стулья и, прижимаясь друг к другу, молча пьем.
Я не люблю крыши — слишком велик соблазн последовать за тем, кого больше нет, но смирно сижу и не двигаюсь с места.
— Эль, я понимаю — тебе плохо… — Юра кашляет в кулак и ставит пустую бутылку возле ржавой ножки. — Но памятная дата прошла, пора снимать траур. Не зацикливайся, камон! Мне не очень хочется отскребать тебя от асфальта… И, в случае чего, помни: я… буду страдать.
— Договорились. — Я морщусь и стискиваю гладкое стеклянное горлышко. — А теперь давай сменим тему.
— Кстати, этот Филин появился тут перед самым карантином. — Юра охотно отзывается на просьбу. — Шизик какой-то. На вопрос, почему хочет поиграть с нами, ответил, что любит наши песни и ему близки мои взгляды, но поставил условие. Пришлось пообещать помощь в записи и его трека. Ты пойдешь со мной на встречу, в случае чего?
— С радостью. Если нам когда-нибудь разрешат выйти из дома. — Мне реально интересно, что за псих избавил нас с Юрой от голодной смерти и согласился спасти от забвения полураспавшуюся группу, погрязшую в разборках и пьянках, но я уверена, что дело не зайдет дальше разговоров.
Малиновый диск нового солнца показывается из-за края земли и по дуге устремляется вверх.
От холода щиплет нос, пальцы
Все вокруг качается и плывет.
Я пьяна. Жизнь пуста.
— Надо думать о хорошем… — Юра, невероятно похожий на ангела, улыбается и смотрит сквозь меня — столь чудесный эффект создают три выпитых пива и легкая экзотропия, недолеченная им в детстве, но я все равно подпадаю под гипноз.
Он наклоняется ближе.
Мы долго сосемся, но это все равно что сосать замороженный подтаявший гриб — его губы холодные, скользкие и не вызывают никаких эмоций.
Я никогда ничего к нему не почувствую.
Сломана и потеряна половина деталей.
4
Иногда я представляю себя героиней книги. Хреновой книги, в которой герои не развиваются, не испытывают катарсис и не выходят к свету. Ты бы не удивился, если бы мы снова встретились спустя столько долгих лет. Потому что я осталась той же глупой, потерянной, неприспособленной к жизни хикки.
Нет, я успешно заканчиваю третий курс вуза по специальности «Социология», стараюсь не сидеть на месте и почти не вспоминаю о прошлом. Но человечество слишком долго заперто по домам — немудрено, что слетела планка.
Из каждого утюга нам говорят, что все мы умрем — мучительно и страшно.
Мне пофиг, но коллективное отчаяние тревожит даже мои сенсоры.
Пялюсь в мутное зеркало в прихожей и вздыхаю — абсолютно бесцветные глаза в отражении похожи на глаза психа.
Если бы не Юра, я бы точно сошла с ума.
В прошлом мае, перед самым походом в ЗАГС, мы договорились, что из уважения друг к другу никогда не станем трахаться, но после бурного празднования панковской свадьбы в тот же вечер нарушили уговор.
В общем, мы регулярно с ним спим. В моменты, когда больно. Когда скучно. Когда больше нечем заняться.
О Юре — таком красивом, загадочном и долбанутом — мечтает столько девчонок, что становится страшно.
Я бы тоже могла влюбиться в него, но данная опция мне больше недоступна.
Из гостиной доносятся щелчки и ругательства — Юра рубится в «Доту» и жрет пончики из доставки. Он постоянно их жрет, но при этом остается до прозрачности стройным — настолько стройным, что соседские бабушки регулярно путают его со мной.
Меня снова накрывает мучительное желание с кем-нибудь поговорить, но проделывать это с Юрой бесполезно — слова как всегда застрянут в глотке, а он, незаинтересованно похлопав меня по плечу, подмигнет и вернется к игре.
Ухожу на кухню, залезаю с ногами на старый скрипучий диван, на котором, вероятно, отдал богу душу бывший хозяин хаты и открываю в смартфоне сайт для извращенцев. Ладони потеют, в глазах темнеет от волнения.
Оwl в сети.
«Как ты, чувак?» — коротко жужжит оповещение. Прислушиваюсь к матюгам Юры и щелчкам клавиатуры и быстро отвечаю: