Синдром счастливой куклы
Шрифт:
— Валим! — Он отдергивает руки, и мы скрываемся за углом за доли секунды до того, как в окне показывается черный шлем «космонавта».
— Там Юра остался! — я взвиваюсь в истерике и рвусь обратно, но Филин жестко фиксирует меня и заставляет пригнуться: внизу, у заколоченных дверей универмага, пасется уазик и автобус с синей полосой.
— Они смылись! — быстро шепчет Филин в мое ухо. — Юра вовремя просек ситуацию и ушел через другое окно.
— А ты почему не ушел? — осторожно кошусь на его профиль — чуть вздернутый нос, длинные ресницы
От него обалденно пахнет и исходит парализующее тепло.
— А я… не просек. Потому что тупой, — смеется он, и верхняя губа чуть дергается.
Пригнувшись, мы вдоль ржавой вывески пробираемся к пожарной лестнице, спускаемся по ней и остаемся незамеченными. Земля встречает грубых нарушителей карантина брызгами воды с потревоженных кустов и чавканьем грязи.
В подворотнях сгущаются туманные сумерки, в переполненных домах голубым и желтым светятся окна. В карманах пусто — вся наличка осталась у Юры, а на моей карте давно закончились средства. Это подстава. Скоро наступит комендантский час, если нас поймают — впаяют штраф.
— Где ты живешь? — Филин глубже натягивает капюшон и отряхивает джинсы, а я обреченно вздыхаю:
— На Экскаваторной.
Это полчаса на своих двоих и отличный шанс загреметь в отдел. Едва ли чуваку нужны неприятности, и я не представляю, как одна доберусь домой.
Но Филин объявляет:
— Я провожу. — И, дождавшись, когда я ослабевшими от облегчения пальцами застегну куртку, сворачивает во дворы.
Мы бок о бок идем по запустению — руки в карманах, скопившиеся слова горчат на языке. Впереди горит одинокий фонарь, над ним апрель застрял во времени и тишине.
Алкоголь вместе с кровью путешествует по телу, туманит мозги, но светлое чувство эйфории дает не он…
— Откуда ты? — Я первой нарушаю молчание и стараюсь говорить непринужденно. — Я не видела тебя на концертах.
— Я недавно тут. Застрял на карантине. И пока мало кого знаю.
Филин улыбается, демонстрируя ямочки, а мое сердце то замирает, то сладко бьется. Кажется, я слишком глубоко вдохнула и хапнула от него феромонов. Да нет же, я просто пьяна.
— Как ты очутился на флэте?.. — хриплю, и он пожимает плечами:
— Обстоятельства.
— Почему ты согласился поиграть с Юрой?
— Потому что творчество — это то, что помогает держаться. А еще он пообещал записать мой трек.
Я оглядываю его с головы до ног — обычный, хоть и чертовски симпатичный мальчишка. Его губа снова дергается, и до меня доходит: он сейчас до одури стесняется, но не подает вида. Скоро он будет частым гостем Юры и не одну неделю проторчит у нас в студии.
Стряхиваю морок и завожу разговор ни о чем.
Ночь опускается на город и окончательно скрывает лица. Мы петляем по закоулкам, уворачиваемся от патрулей, и темы находятся сами собой: случаи из прошлого, самые отбитые поступки, любимые группы, книги, песни.
— Слушаю постпанк и иную депрессивную музыку, — чуть
Я пораженно ахаю:
— Не поверишь, но я занимаюсь тем же. — И слышу, что он улыбается.
Потряхивает от эйфории, кончики пальцев немеют, кружится голова.
Но за продрогшими телами деревьев чернеет глыба моего дома, на кухне горит тусклый свет, и Юра, в трусах и растянутой тельняшке, нисколько не заботясь о незадернутых шторах, нарезает круги от плиты до холодильника.
Я на месте, Филин сейчас уйдет, а мне хоть волком вой…
— Как твоя рука? Дай посмотрю. Посвети телефоном… — Я как могу оттягиваю неизбежное, но он отзывается из темноты:
— Да все ништяк. Чего не сотворишь ради искусства! Ладно. Было приятно познакомиться. Пока.
Жужжит молния, шуршат камешки под подошвами, и он уходит.
7
Юра встречает меня в дверях с пончиком во рту, красные глаза и взлохмаченные волосы наводят на мысль, что с момента героического побега он не находил себе места.
— Фух. Прости, прости, прости, что смылся! — ноет он и сводит ладони в умоляющем жесте. — Стартанул по инерции, хотел вернуться, но начался замес, и Ками приложили дубинкой по почкам. Всех начали винтить и запихивать в автобус, но нам повезло — мы выпрыгнули в окно, и за нами никто не побежал. А этот пьяный дебил Никодим поклялся, что собственными глазами видел, как ты садилась в тачку Светы. Но оказалось, что дома тебя нет, и телефон отключен. Я чуть с ума не сошел!
В любой непонятной ситуации делать ноги — это жизненное кредо нашего гуру. И я устало киваю:
— Телефон сел. Проехали.
В конце концов, если бы Юра не слинял, не было бы сегодняшней странной прогулки с мальчиком по имени Филин и офигенного вечера.
Закрываюсь в ванной, встаю под душ и рассматриваю капли, медленно ползущие по партакам и шрамам к кожаному ремешку на запястье. Каждый из них запечатлел мою боль и до конца жизни будет напоминать о ней.
Но в душе приоткрылась форточка, сквозь которую дует апрельский ветер. Значит ли это, что ты отпустил меня и показал новый смысл существования, Баг?
Я усмехаюсь, прибавляю напор до максимума и опускаюсь на колени.
Ребята в компании частенько забывают, что я — девочка, и не стесняются при мне в выражениях. Из их пышущих мужским шовинизмом разговоров я почерпнула много спорных истин. Оказывается, женщины — довольно примитивные существа, которыми движет либо корысть, либо тупость, либо самопожертвование и любовь…
Но далеко ли можно уйти без любви к себе и к людям?
Уйти можно только с крыши.
Или продолжать по инерции двигаться во времени и пространстве, молча, стиснув зубы, стариться и тихо ненавидеть всех и вся.