Sindroma unicuma. Finalizi
Шрифт:
– То-то же, - сказала она, занеся цифры в электронную память, и ткнула пальцем в Мэла: - Надоело передавать приветы через него. Он половину фраз забывает, а вторую половину не считает нужным озвучивать.
Мэл рассмеялся:
– Что поделать, если меня клонит в сон, потому что поток слов не кончается?
Гостья не обиделась и шутливо двинула его тумаком в плечо:
– Радуйся,
На лице Мэла изобразилось преувеличенное изумление, мол, что за невероятную новость он сейчас услышал, а я утвердилась во мнении, что брату и сестре доставляло удовольствие беззлобно поддевать друг друга.
Мэл, как настоящий джентльмен, помог нам одеться. Он решил, что мы проводим Басту до машины и заодно прогуляемся. Застегивая пуговицы на куртке, девушка поинтересовалась вполголоса:
– А Гошка сказал, когда сделает предложение?
– О чем?
– продемонстрировала я клиническую простоту.
– Как о чем?
– удивилась она.
– О сва...
– Маська, я всё слышу, - прервал строго Мэл.
– Уже и спросить нельзя, - проворчала Баста.
– А когда можно?
– Мы сами разберемся, - продолжал строжиться Мэл.
– Не влезай.
Прогулка до институтских ворот состоялась под зонтами, укрывшими от моросящего дождика. Из-за туч, нависших серой плотной завесой, смеркалось раньше, чем в ясные вечера, поэтому фонари на улице зажглись заблаговременно. Как ни уверяла Баста в своей немногословности, а молчать она не умела. Разговор завертелся вокруг светских мероприятий, начавшись с моего упоминания о кабале в виде концерта в Академии культуры. Выяснилось, что сестра Мэла, по причине недостижения двадцати лет, осталась за кормой столичной жизни для избранных. Однако молодым незамужним девушкам разрешалось посещать неофициальные праздники с родителями, и это ограничение выводило Басту из себя.
– Ненавижу произвол и ущемление прав!
– кипятилась она, перепрыгивая лужу.
– Почему я не могу побывать на "Лицах года"? Или на открытии сезона в Опере? Кто придумал, что можно после двадцати и ни днем раньше?
Оказалось, что у нас противоположное отношение к сборищам элиты, несмотря на незначительную разницу в возрасте. Я отпихивалась руками и ногами от безмерного счастья светской жизни, а Баста не могла дождаться, когда выпорхнет в общество.
– Достали семейные междусобойчики, - жаловалась она.
– Всё те же и всё то же. Знакомые рожи. Хочу туда, где кипит жизнь. Вот уж где можно развернуться!
– Что-то я не понял, -
– Недавно ты кричала о бесправных клушках, которых волокут под венец, не спрашивая, а теперь опровергаешь свои же слова.
Он объяснил мне, что по правилам этикета любая благовоспитанная девушка, перешагнув двадцатку лет, получала право посещать официальные приемы и рауты, но под ручку с кавалером и лишь после одобрения родителей. Те подходили тщательно к процессу отбора спутников для дочерей, рассчитывая, что со временем кавалер свяжет себя обязательствами, и счастливая девица обзаведется женихом, а заодно стабильным будущим. Таким образом, выход в свет подразумевал скорое замужество, которое обычно приурочивали к окончанию учебы в лицее.
Получается, хочешь взрослой жизни - изволь забыть о детстве и играй по правилам. Сомневаюсь, что Баста совершит революцию. Мелёшин-старший не позволит.
– Подумаешь, - фыркнула девушка в ответ на укол брата.
– Я что-нибудь придумаю. Выкручусь.
– Поэтому малявок не пускают на серьезные мероприятия, - заключил Мэл.
– У малявок нет терпения и выдержки. И ума не хватает. Ляпнут что-нибудь невпопад и поставят семью в неловкое положение. Придется тебя до старости возить на семейные утренники, а про "Лица года" и Оперу забудь.
– Это мы еще поглядим, - ответила зловеще Баста.
– Дайте только дожить до дня рождения.
– Ой, боюсь, боюсь, - притворно испугался Мэл.
– Трепещите, граждане! Разбегайтесь и прячьтесь! Ожидается великое пришествие грозы полей и огородов. А-а, нет, грозы банкетов и приемов.
На пустой стоянке за воротами сиротливо мок синий "Эклипс" с номерами 1111. Дворники лениво сбрасывали дождевые струйки со стекла.
– Не разговариваю с тобой три дня. Неделю! И вообще забудь, что я существую. Всегда знала, что от тебя не дождаться поддержки, - сказала Баста брату, складывая зонт, и мило улыбнулась мне: - Пока, Эва. Еще увидимся.
Когда девушка уселась на заднее сиденье автомобиля, и тот вырулил на дорогу, я заметила вдалеке три фургона с тонированными стеклами. Мне стало не по себе. Поздний вечер, безлюдная улица и зловещие машины поодаль.
– Журналисты, - пояснил Мэл, увидев направление взгляда.
– Дежурят круглосуточно. Администрации пришлось разделить стоянку на две части. Видишь знак: "Только для учащихся и работников института"? Для всех прочих - на пятьдесят метров левее.
– Нас сейчас фотографируют?
– занервничала я.
– И не только.
Боковая дверь фургона отъехала в сторону, и из нее вывалились два человека с телекамерой.