Синие лампы темного мира
Шрифт:
– А это что? – неожиданно прервала Никитского Маша. – Видите, вот здесь. Тень. Определенно, тень.
– Ты думаешь о том же, о чем и я? – переглянулся с женой Юра.
Сейчас они напоминали не двух лабораторных мышей[1], а скорее, Шефа и Коллегу[2]. Только человека с табуреткой не хватало. Мы с Ярославом слаженно протянули руки, жестом прося телефон. Камера у него была отличной, так что позволяла в деталях рассмотреть снимок. И, правда, там был какой-то высокий мужчина с поводком в руках. У ног его лежала не одна, а две тени. Одну отбрасывал сам человек, а вот вторая могла принадлежать только одному существу на Земле – пожирателю.
– Я тоже
– О чем ты?
– Когда тварь напала на меня, я на несколько минут словно попал в другое измерение. Я был у себя в офисе, а этот седовласый сидел напротив. Мне тогда подумалось, что длинные волосы совершенно ему не идут, особенно в сочетании с дорогущим костюмом. Нечесаные сальные патлы и такой неприятный взгляд. Он нес какую-то чушь. Сначала спрашивал, зачем нужен вечный двигатель у меня на столе. Маш, ты же помнишь, такой в виде вращающихся планет.
– Ага, - согласилась женщина. – Красивая штучка, говорят, она стресс снимает.
– А потом завел разговор о войне, крови. Сказал, что он – скульптор, отсекающий от гранитной глыбы все лишнее.
– У него пятно на шее или что это? – продолжая рассматривать снимок, спросил Ярослав.
– Нет, не пятно. Татуировка. Какой-то знак или иероглиф.
– Такой? – Зи прямо на стене черкнул несколько линий карандашом. Юра кивнул. – Это не иероглиф, а руна общего языка Двенадцати Благословенных народов. То, что я сейчас сделал, является преступлением, ибо эту руну можно рисовать только на фигурах или изображении Творцов. Она означает не одно слово, а сочетание слов и переводится примерно так: «господин, который гасит жизни» или «стоящий над существами с оружием».
– Бог войны, что ли? – не поняла я.
– Мы называем его Аве-кре, Творец пресечения жизни насильственным путем. Но если тебе так проще, можешь называть его богом, - согласился кабет. – В конце концов, чаще всего гибнут не от старости или болезни именно на войне.
– Похоже, пришел наш черед кое-что объяснить нашему гостю, - кивнув в сторону стремительно бледнеющего Алексея, предложила Бурова. – Зи, покажи ему…
Мир теней и тварей
Снег пролежал недолго. К утру потеплело, и белоснежные поля вскоре превратились в стариковскую голову с клочками седых волос между темными проплешинами. Мир, казавшийся недавно убранным праздничной скатертью, обнажил грязь, кучки мусора и прелой листвы. Солнце тоже скрылось за прочной пеленой облаков, которые иногда прыскали мелким дождиком, как из пульверизатора. Короче, наступила самая, что ни на есть осень. Не та прекрасная золотая пора, о которой наперебой строчили все старые поэты, а противно-коричневая, тусклая, вызывающая не теплую ностальгию по ушедшему, но мрачные мысли о будущем.
С наступлением ее у новичков начались занятия у «просто гражданина» Зимнего. Для многих они были таким же суровым испытанием, как марш-броски с полной выкладкой, но не для Сан. Не сказать, что все упражнения давались ей легко, но переносить предметы взглядом или создавать маленькие шаровые молнии получалось гораздо ловчее, чем стрелять по стендовым тарелкам или патрулировать улицы. Она боролась не со своим телом, хрупким, неподатливым, а с разумом, возможности которого с каждым занятием все больше раздвигались.
Вначале занятия больше напоминали игры. Охотники рассаживались рядами прямо на полу, покрытом мягким ковром,
На третье занятие Николай Иванович принес свечи, самые обычные, парафиновые. Потом поставил одну перед собой на стол, не произнося ни слова, сел и закрыл глаза.
– Что происходит? – заволновался Жильцов. Сан в ответ пожала плечами.
Фитиль свечи неожиданно задымился, а потом на его конце ярко вспыхнул крошечный огонек. Зимний встал, окинул аудиторию взглядом и произнес:
– Это ваше задание на сегодня.
И все. Никаких инструкций, никаких повторений. Свеча перед каждым охотником, тихая музыка и сладковатый запах. Вот и все. Кто-то принялся безотрывно смотреть на тонкую черную веревочку, словно гипнотизируя взглядом. Некоторые новички, наоборот, будто медитировали, не обращая на свечу никакого внимания. Сан посмотрела на одних, на других, на пыжащегося Захара, на растерянную Катю и начала думать о своем.
Чем больше времени проходило времени, тем больше длинноволосый незнакомец казался плодом ее воображения. Девушка не решилась еще раз покинуть территорию штаба. И дело было не в угрозе карцера или бродящих снаружи тварях. Просто когда Карпатова подошла к забору и уже собиралась его перемахнуть, что-то заставило ее передумать. Она поняла - не время. Для чего, Сан сама не могла объяснить. Для побега? Для встречи с тем мужчиной? Она просто не готова, как пока не обожженная, мягкая глина. На месте разлома внутри формировалась новая ткань, не заживляющая, не делающая девушку сильнее, но заполняющая пустоты.
Сан сидела, скрестив ноги, перед свечой, но ощущала себя где-то совсем далеко от сюда. Ей вспомнились лекции по истории, рассказы о царях и законах, о бесчисленном количестве войн с самых древних времен до нашествия пожирателей. Но ведь где-то, когда-то были периоды мира. Карпатова попыталась воспроизвести перед внутренним взором картинку, которую видела на вводной лекции: держащиеся за руку парень и девушка, чем-то похожие на них с Маратом, если убрать из глаз тревогу, а из движений – резкость. Они просто смотрят друг на друга, не шарахаясь от каждой тени, не пытаясь одновременно просканировать всю улицу. Такие яркие одежды, загорелая кожа. Сейчас ни у кого нет загорелой кожи. Есть просто темная от природы.
Сан захотелось перелистнуть десятки лет, заглянуть за край собственной жизни. Что там? Та же вечная тьма? Забитые фанерой или заложенные окна, слепые однотипные новостройки? Новости по радио, одинаковые фильмы, где вместо людей роли исполняют нарисованные с помощью компьютерных программ персонажи, и лишь звучание настоящее, живое, не синтетическое?
Марат смотрел на облака через дырку в доске. А Сан в детстве любила закрывать глаза и представлять, будто вместо нарисованных тетенек и дяденек на экране визора играют живые люди. Иногда ей попадались старые фильмы, снятые до середины двадцать первого века. И девочка могла целыми днями прокручивать их. Ни сюжет, ни диалоги интересовали ее. Она просто любовалась настоящими красками без примеси синего, костюмами и декорациями, но еще больше – дневными пейзажами. Станут ли они вновь доступны?