Синий, который красный
Шрифт:
Под конец Кристо уже сомневаться начал: может, ей тоже не хочется, чтобы в подвале была тишина, вот она ему и задала вопрос насчет Прыгунков. А сама тем временем что-то свое решает. Только успел подумать об этом, как Дара дорешала, распахнула глаза и заговорила.
Только голос теперь стал холодным и сильным, и не скажешь, что говорит шестнадцатилетняя умирающая девчонка:
— Слушай внимательно. Я сняла с браслета фон, но только на малое время. Браслет все равно нужно переправить в Целестию. Я не смогу. Это сделаешь ты. Дверь
Тут она замолкла. Слова не закончились, слов было еще много, длиннющая инструкция, которую эта странная артемагиня наверняка наготовила, пока Кристо разливался рекой о прелестях контрабандной техники. Каждое слово продумала. А замолчала она от боли, задохнулась. А он-то совсем забыл, что ей может быть больно.
— К браслету можешь прикасаться, только… не надевай. Дверь должна его пропустить, если не пропустит, тебе придется ждать кого-нибудь из наших, они должны заметить по Перечню… может, они уже и близко…
И замолчала. Кристо громко, длинно шмыгнул носом.
— А… короче, а ты?
— На последнем дыхании завесь
Прерывается жизни жестокой.
Утешаюсь лишь тем, что осталась
Хоть в агонии я одинокой.
Это Мечтатель написал. Экстер… Красиво, да?
Кристо моргнул. Два раза. При чем тут стишки?
— То есть, я пойду, а ты тут, что ли, останешься?
Дара опять поменяла тон, что вообще-то не удивляло, если вспомнить, что она потрогала браслетик Безумия!
— Нет, я полечу с тобой на стрекозиных радужных крыльях! Ты что, полный идиот? С самого начала не дошло, что я теперь — жернов!
— Ка-акой жернов?!
— Мельничный на шее, придурок! — взвизгнула артемагиня уже совсем не своим голосом. — Макс сбежал, потому что понял это! Я мешаю, со мной ты никуда, и тебе нужно было идти еще раньше, с самого начала! Я думала, в твой черепок процарапается эта мысль, а ты… сидишь тут… ириски мне на уши наматываешь про контрабандистов!
Она замолчала, только тяжело дышала, и в этом дыхании слышно было, что ей здорово больно так кричать. Отдышавшись, артемагиня заговорила сквозь зубы уже знакомым Кристо холодным тоном:
— Не знаю, где ты прогулял лекцию, на которой тебе говорили о необходимых жертвах и первостепенных задачах. Браслет — это задача. А я — это самое, лишнее. Которое с собой не потащишь.
Кристо встал и на всякий случай отковылял на пару шагов. Показалось, что она сейчас шарахнет взглядом или стул оживит. Отбросил в сторону еще и стул.
— Своих напарников ты тоже жертвами считала? Которые не вернулись?
— Каких, к Холдону, напарников?! А-а, этих болванов… совались, куда не просят…
Ее голос перешел в чуть различимое бормотанье, и Кристо еще успел вздохнуть с облегчением, прежде чем Дара очнулась и опять взяла ту же линию:
— Я о тебе говорю! Бери браслет и прорывайся, потому что они все равно найдут нас, совсем скоро.
А тогда уже все, и это Кристо сам понимал. И лекцию про эти самые жертвы он, кстати, не прогулял, а только наполовину проспал, но суть усвоил. И Дара всё жуть как хорошо объяснила насчет того, что нет у него другого выбора, и времени нет, а только…
Он представил себе, что выйдет на улицу, а она останется в темном, полном рухляди подвале, в молчании — и понял, что никуда не выйдет.
— Да заткнись ты! Никуда я не собираюсь.
И сплюнул на темный подвальный пол, будто точку поставил.
Похоже, у Дары после такого ответа и боль куда-то подевалась. Она рванулась, чтобы встать, с таким рыком, что Кристо невольно дернулся к двери:
— Что? Идиот! Ты не понял…
— Понял. Никуда не пойду.
— Браслет достанется нежити…
— Авось, не достанется. Сказал, не пойду.
— А-а, понятно… ты просто струсил, да? Конечно… искать дверку самому… тащить страшный браслет самому…
— Аж колени дрожат, — ответил Кристо и посмотрел на колени, которые ничуть не дрожали. — Кончай нудить. Я с места не двинусь.
— Предатель тамарисковый!
Очень по-целестийски, хоть Кристо и не знал, с чего это все в стране так не любят тамариск. Вот только его-то уж всяко в жизни и похлеще костерили.
— Отморозок!
О, это почти лестно даже. Отморозок. Чужие карманы потрясти, набить морду недругу в темном углу, смотаться, если уж сильно припекает, — ну да, ну да, делали такое. Но вот оставить девчонку умирать в темном подвале — это уж не отморозок, это тогда подлец какой-то получается. Даже если ради первостепенных задач.
А на лекции об этом говорили, или это из него такой философ режется?
— Не пойду, — повторил он и тупо, и упрямо. — На такое не пойду. Тебя тут не брошу.
Дара молчала минуты три, потом заговорила так, будто это он лежал при смерти, а она стояла над ним и очень его жалела:
— Бывает так, что дело очень плохо. И любое решение обернется для кого-то худо. Вот тогда нужен кто-то, кто… знаешь, будет видеть только то, что должен сделать сейчас. В этот момент. А какой ценой — все равно, и что будет дальше — тоже. Только такое не для слабаков, а…
— Ага. Любой ценой. А тебя тут не брошу.
— Вот теперь он пошел на принцип, а это значило — всё. В таком состоянии он мог перебодать весь Магистрат во главе с Дремлющим и открыть лбом половину дверей Кордона.
— Да какая тебе разница?! — выкрикнула она в потолок и почти со слезами.
Кристо почесал подбородок. Холдон его знает, какая там разница. Не по-целестийски, наверное, такое. Не по-витязевски. Хотя он же хотел быть наемником, — и ничего, небось, спокойно убивал бы. А сейчас уйти не может, а почему одно подлее другого — и не разобрать. Может, есть что-то такое, вроде Кордона у тебя внутри: ты его хочешь переступить, а он тебе дверью в лобешник.