Синий шепот. Книга 2
Шрифт:
Цзи Юньхэ смотрела, как разгорается солнце за спиной Чан И, разливая вокруг ослепительно-белое сияние, которое вскоре поглотило темный мужской силуэт.
Она окинула взором чистое небо и закрыла глаза. До последнего дня она строила планы, боролась за жизнь и свободу, блуждала и заблуждалась – и вот наконец… обрела покой. Цзи Юньхэ умерла.
Все заранее знали, что это произойдет, но, когда Чан И увидел, как она закрыла глаза, сомкнула губы и перестала дышать, он ощутил мучительную боль, словно его разрывало на части. Как будто ему в подбрюшье вонзили стальное зубило, которое обжигало то жаром, то холодом.
Раздался глухой удар. Острие зубила покрылось множеством игл, которые вонзились в кровеносные сосуды. Снова удар. Никогда прежде Чан И так отчетливо не слышал биение своего сердца. Пронзенное иглами, оно сокращалось так медленно, что захватывало дух.
Цзи Юньхэ умерла. Все кончено.
Сокровенная жемчужина покинула мертвое тело и возвращалась к своему владельцу. Она плыла по воздуху, храня остатки человеческого тепла, которое грозило иссушить тело тритона и выпарить всю его кровь. В эти мгновения Чан И почувствовал, что он тоже мертв.
19. Смерть
Девушка на кровати давно испустила последний вздох, ее изможденное лицо приобрело голубоватый оттенок. Тишину нарушали только сдавленные всхлипы Ло Цзиньсан, которая пыталась сдержать рыдания. Тот, кто скорбел больше всех, застыл в молчаливом оцепенении.
Глядя на спину тритона и не смея к нему прикоснуться, Кунмин прошептал:
– Следует назначить время для похорон.
– Каких еще похорон? – Ло Цзиньсан обернулась и злобно уставилась на монаха покрасневшими от слез глазами. – Этого не может быть! Я не верю! Должен быть другой выход! Мы же поймали Линь Хаоцина. Юньхэ сгубил яд, которым ее отравили в Южной долине. Пусть Линь Хаоцин ее вылечит!
Вскочив на ноги, она бросилась к двери. Монах с хмурым видом схватил ее за руку:
– Я наблюдал за Цзи Юньхэ много дней, яд в ее теле давно иссяк! Она умерла от истощения…
– Нет! – Ло Цзиньсан стряхнула руку Кунмина. – Нет! Ее можно спасти!
Девушка оттолкнула монаха и выбежала из комнаты. Кунмин хотел кинуться за ней следом, но передумал и снова посмотрел на неподвижную фигуру Чан И. Если Ло Цзиньсан устроит на плоскогорье переполох, беда невелика, гораздо больше его беспокоил тритон… Уж слишком он был спокоен.
– Чан И, – окликнул Кунмин. – Все мы смертны.
Тритон не отвечал.
– Чан И…
Монах не выдержал и дотронулся до убитого горем владыки севера. Тот пришел в себя и повернул голову. Только тогда Кунмин увидел, что оцепенелое лицо Чан И было бледнее, чем у покойницы на кровати, а яркая синева его глаз померкла. Кунмин помнил, что шесть лет назад, когда он спас Чан И из бурлящей реки, тритон тоже походил на брошенного ребенка, беспомощного и растерянного, с пустым и потухшим взглядом.
Кунмин не нашел что сказать. Он не знал, как утешить тритона, а призывать его смириться с действительностью было слишком жестоко. Губы монаха дрогнули, и он тихо вздохнул. Видя, что советник молчит, Чан И отвернулся, подошел к кровати и сел возле мертвого тела, не произнося ни слова.
Он долго смотрел на лицо девушки. Внезапно в его груди полыхнул голубой свет. Чан И наклонился и прижался губами к холодным губам Цзи Юньхэ, пытаясь вдохнуть в ее тело жемчужину. Но девушка не дышала, в ней было не больше
В комнате снова замерцало голубое сияние. Длинные серебристые волосы коснулись лица Цзи Юньхэ, однако холодные губы тритона не смогли отогреть остывшее тело девушки. Чан И закрыл глаза, не желая отступать, и сияние в его груди запылало с новой силой. Разомкнув омертвелые губы, тритон попробовал вложить жемчужину в рот Цзи Юньхэ. Как он ни старался, внутренняя пилюля словно натыкалась на магический барьер.
Чан И же упорно отказывался признать, что все кончено. Жемчужина засверкала лазурью, наполнив комнату морской синевой, как будто тритон решил показать Цзи Юньхэ родные места, которые давно покинул, и опустился вместе с девушкой на дно океана.
Кунмин долго стоял, купаясь в отблесках синевы. Наконец он не выдержал, схватил Чан И за плечи и заставил подняться. Жемчужина вернулась к владельцу и исчезла в его груди.
– Цзи Юньхэ умерла, – сказал монах.
Чан И опустил голову. Длинные серебристые волосы скрыли лицо тритона от посторонних глаз, но ничто не могло утаить скорбь в его голосе.
– Она обманывает меня.
– Она не дышит.
– Она наверняка обманывает меня. – Казалось, Чан И не слышит советника и говорит сам с собой. – Когда-то она убедила меня поехать в столицу и покориться принцессе Шуньдэ, чтобы самой получить свободу. Теперь притворяется мертвой, чтобы я выпустил ее из заточения.
Кунмин молчал.
– Она не хочет жить в неволе и сидеть в этой комнате, она мечтает о свободе…
Что-то маленькое упало на пол со звонким стуком. Монах не обратил на это внимания, но тут раздался еще один стук, и на полу засверкала блестящая перламутровая жемчужина. Она докатилась до ног Кунмина и остановилась.
Легенда гласит, что слезы подводных жителей обращаются в жемчуг… С тех пор как Кунмин спас Чан И шесть лет назад, тот не раз рисковал жизнью, вынес немало невзгод, был неоднократно ранен и пролил много крови. Но, даже пребывая на грани отчаяния, он не уронил ни единой слезы. Кунмин уж стал подумывать, что россказни о таинственных русалках, которые плачут жемчугом, не более чем глупые выдумки и плод человеческой фантазии, на самом же деле подводные жители никогда не проливают слез. Выходит, легенда правдива. Просто сложная и загадочная натура тритона далеко превзошла пределы человеческого воображения.
Серебристые волосы падали на лицо Чан И, словно занавес, скрывая его от посторонних глаз. Кунмин больше не мог выносить это зрелище:
– Чан И, ее желание совпало с волей Небес. Тебе нужно смириться.
– Смириться?
Драгоценные жемчужины с дробным стуком падали на пол, хотя в голосе тритона не слышалось слез. Он говорил спокойно, лишь легкая хрипотца выдавала глубину его чувств.
– Перед тем как подошла вражеская армия, я сказал, что поверю ей, если она поклянется не предавать меня. На самом деле… я готов был довериться без всяких клятв. Она использовала меня и пыталась убить, а я все равно ей верил. Я многое простил и со многим смирился, но это…