Синяя Борода

Воннегут Курт

Разве мне не все равно?

А что, кому-то все равно?

Бедный я, бедный. Бедные, собственно, вообще все. Мы оставляем за собой так мало долговечного.

* * *

После войны я рассказал Терри Китчену о трех часах идеальных игр с Мэрили, и о том, каким блаженно затерянным в пустоте я себя потом чувствовал, и он заявил:

– Тебя посетило богонеявление.

– Что-что?

– Я сам до этого дошел, – сказал он. Это происходило еще в те времена, когда он занимался разговорами, а не живописью, задолго до покупки краскопульта. Если на то пошло, то и я был тогда всего лишь болтуном, увязавшимся

за художниками. Я все еще считал, что стану предпринимателем.

– Вся проблема с Богом вовсе не в том, что Он слишком редко удостаивает нас своим вниманием, – продолжал он. – Проблема тут прямо обратная: Он держит нас – тебя, меня, всех остальных – за шкирку непрерывно, почти не отпуская.

Он рассказал мне, что только что провел несколько часов в музее Метрополитен, где на картинах Бог постоянно кому-то что-то указывал – Адаму и Еве, пресвятой Богородице, разнообразным святым, испытывающим мучения, и так далее.

– Если верить художникам, такие моменты случаются крайне редко, но какой же идиот когда верил художникам? – сказал он и спросил у бармена еще двойную порцию виски, за которую я, разумеется, впоследствии заплачу. – Называются они «откровениями», или «богоявлением», и поверь мне, что как раз их-то в жизни – как грязи.

– Ага, – сказал я. Кажется, нас слушал тогда еще и Поллок, хотя мы с ним и Китченом еще не получили прозвище «Три мушкетера». Он уже был настоящим художником, поэтому почти не говорил. Когда Терри Китчен стал настоящим художником, он тоже перестал говорить.

– Значит, «блаженно затерянный в пустоте»? – сказал мне Китчен. – Превосходное описание богонеявления, редчайшего состояния, когда всемогущий Господь отпускает твой воротник и дает тебе немножечко просто побыть человеком. Сколько времени это продолжалось?

– Ну, с полчаса примерно, – ответил я.

Он отклонился на табурете назад и произнес удовлетворенно:

– Вот и я о чем.

* * *

Вполне возможно, что в тот же день, когда происходил этот разговор, я и снял мастерскую для нас двоих у одного фотографа, на верхнем этаже здания, выходящего на Юнион-сквер. Метраж на Манхэттене в те времена стоил гроши. Художники в самом деле могли себе позволить жить в Нью-Йорке! Представляете?

Подписав договор на мастерскую, я сказал ему:

– Если моя жена узнает об этом, она меня убьет.

– Обеспечь ей семь богоявлений в неделю, – сказал он, – и в качестве благодарности она позволит тебе все, что угодно.

– Легко сказать, – ответил я.

* * *

Та же самая толпа, которая убеждена, что книги Полли Мэдисон, авторства Цирцеи Берман, подрывают основы американского общества, рассказывая девочкам-подросткам, что они могут по неосторожности забеременеть – так вот, эти самые люди наверняка сочли бы теорию богонеявлений Китчена богохульной. Но я не знаком с человеком, который более усердно старался бы найти и выполнить задание, предписанное ему Господом, чем Терри. Он мог бы сделать блестящую карьеру в юриспруденции, и одновременно в бизнесе, в банковском деле и в политике. Он великолепно играл на фортепиано, был отличным спортсменом. Он мог также остаться в армии, и вскоре дослужиться до генерала – возможно, даже до начальника штаба объединенного командования.

Но в тот момент, когда я его встретил, он забросил все эти занятия, чтобы стать

художником, несмотря на то, что рисовал он, как курица лапой, и даже ни разу в жизни не взял ни одного урока!

– Есть же в этом мире что-то стоящее, наконец, – говорил он. – А живопись – одна из немногих вещей, которые я еще не пробовал.

* * *

Я знаю, что многие считают, будто Терри был способен и на реалистические картины, если бы ему только захотелось их рисовать. Однако в качестве доказательства они предъявляют лишь небольшой участок на том его холсте, который висел до недавнего времени в моей прихожей. Он сам никак не называл эту картину, но ее общепринятое имя – «Потайное окно».

Если не считать этого участка, картина представляет собой типичное произведение Китчена – выполненный при помощи распылителя вид со спутника на красочный атмосферный циклон, или что-то в этом роде. Но на крохотном кусочке, если в него пристально вглядеться, помещена перевернутая вниз головой копия «Портрета мадам X.» Джона Сарджента, в полный рост, включая и горбоносый профиль, и матовые плечи, и все остальное.

Прошу прощения, друзья: авторство этой прихотливой вставки, этого потайного окна, не принадлежит Терри, и не могло ему принадлежать. Нарисована она была по его настоятельной просьбе одним халтурщиком от живописи, по имени – кто бы мог подумать – Рабо Карабекян[56].

* * *

Терри Китчен потом сказал мне, что сам он ощущал богонеявления, то есть, что Господь на время оставил его в покое, только после любовных игр, а также в те два раза, когда он принимал героин.

 

22

Сводка событий из настоящего: Пол Шлезингер отбыл не куда-нибудь, а в Польшу. В утренней «Нью-Йорк Таймс» написали, что его туда отправила международная организация писателей под названием «ПЕН-клуб» – в составе делегации по расследованию положения его тамошних коллег, изнывающих под пятой режима[57].

Может быть, полякам стоит в свою очередь заняться расследованием его положения. Какому из писателей хуже: тому, которому полиция затыкает рот, или же совершенно свободному, но которому больше нечего сказать?

* * *

Сводка событий из настоящего: вдовица Берман установила точно по центру моей гостиной бильярдный стол, а вытесненную им мебель отправила на склад «Мой милый дом». Не стол, а бегемот какой-то: весит столько, что из подвала его пришлось подпереть костылями, иначе он провалился бы туда, к банкам с «Атласной Дюра-люкс».

Я не брал в руки кий с тех пор, как вышел в запас, да и в армии играл так себе. Но как мадам Берман разгоняет шары по лузам, где бы они ни находились – это надо видеть!

– И где же это вы научились так играть? – спросил я.

Она объяснила мне, что после самоубийства отца она ушла из школы, но вместо того, чтобы спиться или пойти по рукам у себя в Лакаванне, стала проводить по десять часов в день в бильярдной.

Я в качестве партнера ей не нужен. Ей, собственно, партнер вовсе не нужен, как не был нужен, я полагаю, и тогда в Лакаванне. Но иногда, как ни странно, ни с того ни с сего она вдруг может растерять всю свою убийственную меткость, раззеваться и начать почесываться, будто ее кто-то покусал. Тогда она идет к себе, ложится в постель и может проспать до следующего полудня.