Сиреневое боа
Шрифт:
Откуда ни возьмись, объявились ПсевдоКлеопатра и ее бойфренд.
– Что, что? Копы! Вот что!
– А вы куда?
– Домой! – почти рычал Борис.
– Готово! – полукриком, полушепотом оповестил Леха. – Тоха, давай!
Я дал. Лез. Скользко. Когда не нащупал очередной перекладины, чуть не рассыпался от страха. Рефлекторно передумал, полез наверх.
– Не бойся, здесь всего пара метров. Я тебя поймаю.
Леха снизу смотрел на меня, я спрыгнул.
– Мальчик мой. Я с тобой.
Пробила дрожь, Леха тепло обнял меня и поцеловал в макушку.
– Эй, вы
– Фанни! Слезай! – опомнился Леха.
Стало спокойнее. Попытался привести себя в порядок: слегка пригладил растрепавшиеся волосы и перекосившуюся измятую рубашку, – и громко выдохнул, казалось, с облегчением.
Кто-то непрерывно по-английски шипел «Быстрее. Копы».
Я сделал шаг, чтобы поддержать Фанни, но скорчился от свирепой боли: правая нога самовольно подвернулась. Похоже, когда приземлялся, я ее повредил.
– Ты чего? – отвлекся от женского зада Леха.
– Кажется, я сломал ногу.
В этот момент, протяжно выкрикивая единственное ругательство, характеризующее ситуацию, с небес свалилась Фанни, угодила прямо на Леху, и они, нелепо покачнувшись, рухнули. Я заржал.
– Котик, ты мне не поможешь?
– Ага, – я оторвал ее от Лехи.
– Спасибо.
Мы вглядывались в темноту. Костик сползал по гремящей от каждого его шага лестнице. Следом за ним уже парами или тройками спускался кто-то еще.
Вдруг грохнуло что-то громоздкое, отозвалось эхом ночи, послышались грозные мужские голоса.
– Борис, прыгай, твою мать!
– Сам прыгай! Бегите к метро. Там за магазином, помнишь, где сегодня авария была, встречаемся! Ты меня дождись. Если не приду через двадцать минут…
– Я дождусь!
Из-за бортика крыши виднелись упакованные в котелки полицейские лица. Снизу донеслись глухие удары: кто-то из наших сопротивлялся.
Леха схватил меня и Костика за руки и дернул в сторону, подальше от этого места, где совсем недавно было весело. Ребята побежали за нами. Фанни стиснула мою ладонь.
Под ногами попадались кирпичи, проволоки, ветки, банки и бутылки. На этот огороженный участок никто не совался, даже вездесущие лондонские коммунальные службы. Ключевое слово здесь «огороженный». Мы уперлись в забор из металлических прутьев.
Тупик.
Сердце колотилось, будто сверяло секунды. Тогда мне нарисовался конец. Глупый и без орденов. Конец. Я двинул от отчаяния по ограждению:
– Какого черта!
– Заткнись! Отогнем этот край. Успеем.
– Ты все можешь! Да? Хватит! Нас поймают! Если не здесь и сейчас, то за забором точно. Вон брата твоего, такого же умника, дубинками воспитывают!
Я бы еще долго орал, но мгновенно перестал, как только гонгом во всем теле разразился Лехин кулак. Он учащенно дышал, разъяренно, не моргая, смотрел на меня. Зол как бык.
– Не паникуйте, друзья, – вмешался Джемми. – Леха, где тут отгибать? Тоха, отойди.
Недвижимо стоял Станислав. Йо-Йо и Денис пытались сделать подкоп. Фанни истерично хохотала:
– Как в мультфильмах, собака, спасаясь от кого-то, роет под стеной яму. Чудики!
Костик в сторонке зевал. ПсевдоКлеопатра, скрестив на груди руки, наблюдала стеклянным глазами
Леха прокряхтел:
– Готово! Тоха, лезь! Аккуратно не поранься краями.
Я подошел к отверстию и застыл:
– Фанни, теперь ты. Где она?
Оказалось, что ребята, занятые подкопом, управились первыми и она преспокойно стояла на безопасной стороне.
– Прости меня, – прошептал Леха, когда я нагнулся к лазу. – Очень больно?
– Нет. И ты меня прости, – сказал я через сетку.
Те, кто успел выбраться из клетки, устроили ритуальные пляски. Людей обуяла животная радость. Никакого будущего: нас волновал лишь миг танца. Бе-езза-а-або-ооо-тно-оость! Дикая, детская беззаботность отожествлялась с счастьем. Дух наш размахивал флагами. Мы упивались свободой. Сумасшедшая бесконечность, насыщенный сок жизни!
– Бежим!
Откуда-то из другого мира, льдинами скользнули во двор две полицейские машины. Визг сирен, сияния прожекторов и цветных ламп. Кто-то несвязно басил в рупор.
Мы дрались за свободу, гнались за ней и почти успевали. В ушах звенел холод утреннего Лондона, грудь раздирало от влажного воздуха. Его не хватало. Мышцы будто бы превращались в кости. Я бежал изо всех сил. Видел только Лехину спину, и миллиарды домов, ступенек, окон и дверей пролетали мимо. Я бежал и чувствовал внутреннее смирение, остановиться нельзя и механическими движениями я вновь и вновь отталкивался подошвой от земли. Я улыбался, как улыбаются, достигнув цели, и праздновал великолепное открытие своих возможностей. Я обожал бег, Лондон, Леху и себя, и даже Дартса, несущегося чуть позади меня.
Леха резко свернул в сквер. Там росло много кустов и деревьев – идеальное место, чтобы переждать. Я учащенно дышал, ныли ребра. Появился Дартс.
– Жрать охота, – невпопад сказал Леха.
– Ага.
– Как нога?
Я присел на бордюр и принялся развязывать правый ботинок, Леха сбросил рюкзак, в нем звякнуло стекло. Он прощупал ногу.
– Ничего. Вывих или ушиб. Пройдет.
– Не перелом?
– Нет.
Леха вынул из рюкзака бутылку, быстро ее откупорил:
– На, выпей.
Я зажмурился и сделал глоток прямо из горлышка. Еле сдержался, чтобы не выпустить все наружу. Скорчил рожу. Протянул бутылку Дартсу. Тот взял, и завелась волынка:
– Помню, как однажды в детстве свалился с лошади. У моих родителей приличная ферма на юге Шотландии. Отец учил меня верховой езде. Я оказался на несколько миль от загона, и ни с того, ни с сего начался дождь. Сильный. Засверкали молнии. Конь испугался и помчался с бешеной скоростью…
– Тс-с! – перебил его Леха, настороженно вглядываясь в сторону калитки. – Слышите?