Сирингарий
Шрифт:
Ветки оттащила, открыла.
— Смотри, какое диво. Тебе одному показываю.
— Что сие? — Калина присел на корточки, а затем, не чинясь, на карачки опустился, чтобы лучше разглядеть.
— Птица-пустая-голова, — выдохнула Марга.
Калина только крякнул.
У птицы той тело было длинное, узкое, жестоко изломанное; одно крыло оторвано с мясом, второе к земле повернуто...Голова с большим клювом и впрямь пустой казалась, будто яйцо выпитое; глазища огроменные напросвет глядели. Вся птица белого пера: дождь не брал, время не чернило.
—
Калина выпрямился, глянул бездумно, проговорил медленно.
— Думаю я, березовая девушка, что есть тут недалеко проторочь. Оттудова и Чага свалилась, и птица эта...Березыня твоя что, Березыня — придел. Не она одна такая. Не по своей воле шастает. От Чаги ей самой не избавиться, а как скинет — и вам свободу даст. Пока при себе держит, кормит да поит, потому что вы ей — единственная огорожа...
***
А сувстречали их все Марговы сродники. Знали, кого приведет — березки нашептали, птицы напели. Вот и — встали друг против друга.
Люди вышли в белом да красном, праздничном, только девицы — в темном уборе. В цвет поздней крови березовой.
Марга, как заведено, в ноги старому Вархуше повалилась.
— Ты прости меня, Сто Мах-батюшка, прости дочь свою непутную, а привела я к дому не гостя заблудшего, привела я жениха сестрицам-девицам!
Калина приосанился, плечи развел, ногу на каблук выставил, глянул на девушек лихо, с подмигом.
Те зашумели, закачались, зазвенелеи тонкими златыми подвесками, точно и впрямь — молодые березки.
Вархуша молчал, глядел цепкими, острыми глазами. Марга уже видела, что глянулся старшему молодец: кровь с молоком, не гнилая дресва.
Самому-то старшему много зим сравнялось, а все на покой не торопился. Был он, как сама Марга, свилеватым: от того не сильно ее любил.
Тут и Калина себя показал: в пояс поклонился, со всем почтением, коснулся рукой земли. Решился старший.
Вернул поклон, погладил Маргу по голове, по косам.
— Не в чем тебе виниться, не о чем плакать, дочушка. Встань-поднимись. Гостю доброму, жениху желанному, мы всегда рады. Веди, дочушка, добра молодца под белы рученьки, обряди как положено, как завещано, а мы покамест на стол соберем, свадьбу играть будем, свадьбу играть, Чагу привечать...
Марга потянула за рукав Калину.
Люди перед ним расступались, глядели с любопытством.
Калина же, перед тем как за Маргой через порог шагнуть, задержался, стену погладил.
— Знатные у вас домины. Чать, не дерево?
— То Березыня косточки свои не пожалела, из себя вырвала, нам подарила. Так старшие говорят. Из
Помолчал Калина, оглядываясь.
В общинном доме светло было, тепло и весело: с умом устроено, с прилежанием строено. Березыня из себя много костей да требухи выбросила, всему применение сыскали.
— Любишь ты Березыню, девушка.
— Как не любить. Она меня породила, она мне кормилица-поилица. Потому и согласилась...Если оборонить смогу, от Чаги избавить — чего же лучше? Уж лучше я попытаюсь, чем отвернусь, не взявшись, не испробовав. Один раз подвела-погубила хорошего человека. Второй раз не случится.
Закусила губу, замолчала. Протянула Калине рубаху нарядную с пояском, но тот головой покачал.
— Кафтан, рубаху переменю, а ворот да пояс оставить надо бы. Скажи хоть, с кем из лапушек-любушек свадьбу играть?
— Да со всеми.
Калина аж закашлялся.
— Со всеми?
— Такой порядок, — Марга отвернулась, пряча улыбку.
Выкатила самодвижное зерцало, чтобы Калина себя прибрал, но тот и головы не повернул, все на Маргу смотрел.
— Уж заранее обсказать ты, конечно, не захотела?
— Да на лицо твое охота поглядеть было.
Хмыкнул на это Калина, сощурился довольно.
Рубаху переменил, порты новые вздел, пояс да ожерелок оставил.
— Что же, неужели и у девушек-красавиц такое же устройство, как у тебя?
Марга поглядела из-под бровей. Но Калина не шутковал, серьезно смотрел.
— Нет. Только от тех, кто от берез вышел. Свилеватыми рождаются...
— А, этот...Сто Мах ваш где прячется?
— Не прячется он. Сто Мах-батюшка под всей Березыней логом лежит. Мы ему жертвуем, он — нам. Такое уже заведение. Ну, пойдем, молодец. Чуешь ли? Свадьбу играть.
— С тобой, девушка березовая, не то что свадьбу играть — хоть в огонь готов, — сказал на это Калина.
Марга хотела что веселое ответить, но смешалась, язык прилип; Калина ее за руку взял; так и вышли.
***
Стол свадебный славный поставили: мясо свежее, красное да белое; мед сотовый; сок березовый розовый, пенный; печево румяное...
Девицы-красавицы одна к одной у стола того встали. Платья черные, косы белые, подвески золотые. Стояли, покачивались, посмеивались, друг с дружкой перешептывались.
И ветра не было, а березки так же над головами шумели, разговаривали.
Марга в сторонку отошла, чтобы глаза не мозолить. Калина перед девицами гоголем прогулялся, себя показывая.
Только взялись все в общей тишине за чарки березовые, как затемнело.
Пришло.
Вархуша, вскричав радостно, первым ничью повалился: верил, что сама Чага спешит свадьбу почтить. Хорошая примета.
За ним и прочие растянулись.
От горячего, ознобного дыхания гнулись березыньки, плакала Березыня золотом листьев. Налегла туча черная, встала гроза страшная. Тяжкий воздух стал, густой, гарный. Падали молнии, одна за другой, грохотали; точно цепи, обвивали те молнии березы. От таковых объятий протягивались на белой коже борозды черные, рубцы глубокие — варом их лечили.