Скачущий на льве
Шрифт:
Гамалиил. Меня интересует другое. Что ты им пообещал, Акива?
Акива. Кому?
Гамалиил. Столь любезным тебе римлянам.
Акива. Я им ничего не обещал. Они враги мне, Гамалиил, как и тебе. Но ты предпочитаешь римлян игнорировать, а я пытаюсь понять, в чем их интерес. Договариваться надо уметь именно с врагом, с другом отношения и без того хорошие.
Гамалиил. У них только один интерес: истребить святой народ Израиля, насадить в Святой земле мерзкое идолопоклонство!
Меир. При
Акива. Да, римляне равнодушны к вопросам веры. Им главное, чтобы вовремя собирались подати и налоги.
Меир. (Ободренный поддержкой) Кроме того, нельзя не признать, что римляне проложили дороги, построили рынки и общественные здания.
Гамалиил. Эти мысли тебе внушил твой наставник Элиша?
Меир. Я вижу это собственными глазами.
Гамалиил. Дороги они построили для своей кровавой солдатни, рынки — для отвратительных гладиаторов и грязных шлюх, а в своих общественных банях они предаются всем противоестественным порокам!
Меир. В банях они моются!
Гамалиил. Рав Меир, тебе, члену Синедриона, нравится римский, языческий образ жизни? Ты хочешь последовать за своим учителем, отступником Элишей Бен Авуйя?
Меир. Элиша сам по себе, а я — сам по себе! Я только отстаиваю свое право на собственный образ мыслей!
Гамалиил. С этого и начинается отступничество! Думать следует так, как принято!
Акива. Не горячись, Гамалиил, думать можно по-разному. Меир был учеником Элиши, но он никогда не был его последователем. Как истинный мудрец, он относился к Элише, как к плоду граната. Он очищал кожуру, и ел сладкие дольки, выплевывая косточки. Мне кажется, это было умно. Меир научился рассуждать по-своему. Мне нравится его мысль о том, что у римлян есть некий свой интерес, и мне хотелось бы понять, в чем он состоит.
Гамалиил. Сыны Эдома — это хищные волки, жаждущие крови невинного агнца, Израиля!
Акива. Всякий народ, как и каждый человек, думает, прежде всего, о себе. Людьми движет выгода и интерес, а не желание кому-то навредить.
Меир. Да их интерес вовсе не обязательно связан с нами! Может быть, цезарь толком и не знает о нашем народе.
Акива. Здесь ты ошибаешься, Меир. Цезарь, безусловно, хорошо знает о нас. Нет на свете уголка, где бы не слышали о евреях. Нас знают все и повсюду. И это прекрасно, ибо означает, что мы исполняем заповедь: быть светом для народов. Мы несем в мир знание о Боге, Творце миров, несем слово Его!
Гамалиил. Во имя Господа, Акива, тебя не поймешь! То ты оправдываешь поганых язычников, то говоришь, как пророк.
Акива. Я не пророк. Но я знаю, когда Господь говорит со мной.
К
Брурия. Господа мои, почтенные учителя, мудрецы Израиля! Народ попросил меня, Брурию, дочь Ханины, передать вам покорнейшую просьбу всех собравшихся на площади. В этот день радости и ликования люди хотят петь, плясать и веселиться. Народ просит вас почтить своим присутствием это собрание. Люди просят вас выйти к ним (кланяется).
Натан. Брурия, как же ты хороша с этим бубном! Как Марьям — сестра Моисея, поющая песнь Господу при переходе через Красное море!
Наоми. А я разве хуже?
Меир. Ты великолепна, Наоми!
Акива. В самом деле, вы — как две жемчужины! Гамалиил, пойдем к народу?
Гамалиил. Уж не думают ли эти невежды, что мы присоединимся к пляскам толпы?
Наоми. Люди очень просят выйти к ним…
Гамалиил. Я еще не сошел с ума! Я что же, буду скакать на площади, посреди простонародья?
Акива. Не говори так, Гамалиил, брат мой! Разве не сказано: «Каждый еврей — сын царский»? Если бы тебя звали на свадьбу царского сына, разве ты бы отказался?
Гамалиил. Это сравнение неуместно. Здесь нет ни свадьбы, ни царских детей, а есть разнузданная толпа, сборище черни и простаков!
Брурия. Мудрейший Гамалиил! Возможно, среди этого сборища обитает Шхина, незримое присутствие Божье? Может быть, на них почиет Божий Дух? Позволь напомнить тебе, ученейший Гамалиил, что царь Давид плясал вместе с народом перед Ковчегом Завета. Он не боялся посрамления и уничижения, и скакал самозабвенно. Его супруга Мелхола упрекала его, но он не внял ей, и был велик перед Господом в этот момент мнимого самоуничижения. Слова же Мелхолы не были угодны Богу, и она оставалась бесплодной до самой смерти.
Меир. Брурия, ты говоришь дерзко и вызывающе!
Брурия. Разве цитировать Писание — это дерзость?
Акива. Меир, сын мой, право, ты зря выговариваешь жене. Ничего дерзкого в ее словах я не услышал. Брурия, дочь моя, ты сказала отменно! Не об этом ли говорит Соломон в притчах своих: «Слово сказанное вовремя — как хорошо!» Гамалиил, брат мой, пойдем, выйдем к людям!
Гамалиил. Недаром, недаром, говорили мудрецы: «Женщины легкомысленны!»
Брурия. Да ведь легкомыслие проявил Давид, и оно нашло благоволение в глазах Господа, а Мелхола проявила осторожность и за это поплатилась.
Меир. Брурия, прекрати!
Гамалиил. Легкомыслие не может быть угодно Богу. Именно женщины легкомысленны.
Брурия. Зато мужчины — сама твердость!
Акива. Гамалиил, давай отложим ученый спор. Пойдем, посмотрим, как люди радуются. Плясать мы с тобой, конечно, не станем, но мы с тобой можем похлопать в ладоши! Это будет восхитительный звук!