Скала альбатросов
Шрифт:
Нет, сейчас-то он понимал их. Прекрасно понимал этот древнейший язык чувств, эти слова, выражающие сексуальный призыв, ощущения, стимулы, запахи. Вито оставался вдали от войны, вел нормальный образ жизни. Он продолжал источать запах мужского пола, привлекать самок. Элеонора, он это видел, прекрасно реагировала на подобный запах. Марио почувствовал, что его душит бессильная злоба. Глупо, сказал он самому себе, нелепо реагировать именно так.
— Я устала, — вдруг объявила Элеонора. — И хотела бы пойти спать. Генерал, надеюсь, вы извините меня? Я не привыкла так долго ездить верхом.
Вито поднялся:
— Вы можете лечь в красной
Марио резко поднялся. Его охватило сильнейшее волнение. Он уже понимал, что происходит. Пока он будет провожать Марию, Вито приведет Элеонору в ее комнату и уляжется с нею в постель. Элеонора не из тех женщин, которые отказывают мужчине. Она же сама сказала, ей хочется, чтобы ее приласкали, поиграли бы с ней. Будь он, Марио, половчее, поувереннее, она пошла бы с ним. Он в этом не сомневался. Такая женщина идет с тем, кто берет ее. Сейчас ее брал Вито, а он, Марио, должен сопровождать Марию и рассказывать ей всякие истории про войну. А Вито в это время разденет Элеонору и утопит свое лицо в ее груди, в такой груди!
У Марио закружилась голова, он растерялся.
— Прошу вас, генерал, — обратилась к нему Элеонора, — позвольте Вито проводить меня. А вы побеседуйте с Марией. Вы ведь давно не виделись.
Несчастная, подумал Марио, неужели она не понимает, что ему вовсе не хочется оставаться с Марией, во всяком случае сейчас. Вито между тем взял Элеонору под руку. Она, казалось, едва держалась на ногах и шла, опираясь на его плечо. У Марио не хватило мужества возразить.
— Спокойной ночи, — сухо произнес он и, не глядя на них, взял под руку Марию. — Пойдемте, Мария, подруга моя, пойдемте, мы с вами любим друг друга.
Проводив Марию домой, маркиз вернулся и снова расположился на диване у камина. Он очень расстроился. Продолжал повторять себе, что он кретин, скотина, что теперь эти двое там, наверху, занимаются любовью. И, наверное, говорят о том, какой он доблестный воин! А может, и вовсе не вспоминают его. Да, конечно, им больше делать нечего, как только говорить о нем! Они заняты совсем другим.
Марио взял щипцы и помешал дрова.
Отчего, подумал он, отчего же он не отдал сухой приказ: «Нет, вы останетесь здесь, мне нужно поговорить с вами. А вы, Вито, проводите Марию и отправляйтесь спать!» Почему у него не хватило смелости сказать эти простые слова? Ведь он военный человек, умеет в одно мгновение решить сложнейшую тактическую задачу.
А сейчас словно превратился в ребенка, внезапно вернулись давние ощущения, возникла прежняя неловкость. Эта женщина нравилась ему. Она влекла его. Он вспомнил, как мальчиком влюбился в одну девочку и не решался заговорить с ней.
Он с детства отличался застенчивостью. Может быть, подумал он, в детстве мы все такие. И только потом, уже в молодости, набираемся нахальства и теряем остроту впечатлений, свойственную робким юношам. Застенчивость и впечатлительность почти всегда соседствуют. И с Элеонорой он чувствует себя неловко именно потому, что она замечает, как он разглядывает ее грудь. А ведь мог бы просто приказать ей раздеться и отдаться ему. Она тотчас выполнила бы его приказ. Но тогда он не испытывал бы тех чувств, какие переживал сейчас, не знал бы теперешнего желания.
О боже, как он все преувеличивает. Рассуждает о застенчивости, а они тем временем занимаются любовью в красной комнате! А может, нет? Возникшее сомнение,
Марио свободно вздохнул. Может, ничего и не произошло.
Да нет, нет, они поднялись в обнимку. Он хорошо представил себе, что последовало дальше. Вито уложил ее на кровать, расстегнул лиф. Она полусонная что-то лепечет…
Марио решил пойти и посмотреть, что там делается. Он знал, что в доме два крыла. В одном находилась его спальня, в другом — спальня Вито, и рядом — красная комната. Марио взял свечу и поднялся наверх.
Он понимал, что делает глупость. Зачем-то отправился беспокоить свободную женщину, которая вправе делать, что ей угодно. И рискует поставить в неловкое положение друга, который, самое большее, хотел доставить ей удовольствие. Что, собственно, он собирается открыть?
Однако теперь он ясно понимал, как поступит. Если застанет их вместе, то на другой же день уедет из Тревико один. Оставит Вито деньги, чтобы тот помог Элеоноре, но не возьмет ее с собой в Термоли. Вот почему и хотелось узнать, что происходит в красной комнате. Элеонора вольна делать что угодно, но и он тоже.
Дом был погружен в тишину. Марио вышел из своей спальни и направился в другое крыло. Здесь тоже всюду было тихо. Одна дверь оказалась приоткрытой. В комнате никого. За следующей дверью раздавался громкий храп. Вито! Вито спит, и женщина лежит рядом!
Спокойнее, приказал он себе, есть еще одна дверь, последняя. И она заперта. Проклятье! У него не хватало смелости постучать. Если там никого нет, а от стука все проснутся, как же он будет выглядеть? Он старался придумать какой-нибудь предлог. Какой? Услышал подозрительный шум. Он так привык на войне быть настороже, что не мог удержаться и не узнать, в чем дело. Предлог, конечно, ничтожный, но как оправдание сойдет.
Он постучал. Никакого ответа. Постучал еще раз. И увидел, что под дверью появилась полоска света.
— Это я, Марио.
— Подождите, я сейчас.
Дверь открылась, и появилась Элеонора в чем-то вроде халата. Он увидел ее огромные голые груди и не мог отвести от них взгляда. Элеонора запахнула халат. Она выглядела совсем заспанной.
— Что случилось? — спросила она сонным голосом.
— Ничего, совершенно ничего. Не беспокойтесь ни о чем, можете спать спокойно. Доброй ночи, дорогая.
Элеонора смутилась. Она неожиданно подошла к маркизу и коснулась губами его щеки.
— Доброй ночи и спасибо, большое спасибо.
Марио закрыл дверь и ушел. На душе стало легко. В своей комнате он упал на кровать, не раздеваясь. Он вспомнил, что и Гораций [63] тоже когда-то хотел провести с девушкой холодную ночь именно тут, в Тревико. Он постарался вспомнить. Гораций писал: Hie ego mendacem stultissimus usque puellam ad mediant noctem exspecto [64] .
63
Квинт Гораций Флакк (65 г. до н. э. — 8 г. до и.э.) — древнеримский поэт.
64
«Здесь я обманщицу-девочку прождал, глупец, до полуночи». {Пер. с лат. М. Дмитриева).