Скальпель для шейха
Шрифт:
Не знаю, чего именно я ждала от столь нежданной и необычной встречи. Пожалуй, я бы спросила о Галибе: как его занесло в спа-салон на краю Сибири? Ответил бы мне Марс? Очень сомневаюсь. Нам дали чётко понять, что я крайне нежелательная персона у тела шейха.
Курумканский пришёл в бешенство от предложения людей шейха дать мне отпуск на время пребывания того в больнице. Он отказался наотрез, посылая всех спецслужбистов дивным сосновым лесом вверх по Селенге до Монголии. Предложил провести операции вместо меня у других людей, что стояли по расписанию и графику многие месяцы
В клинике и раздевалке, казалось, тихо. Где-то стайкой бродили интерны. Они пьют кофе и готовятся к сложному дежурству. Не верилось, что я сама была такой несколько лет назад. В двух-трёх операционных ведутся срочные операции, две готовят для утра. Я вошла в раздевалку и присела на скамейку, собираясь с мыслями и духом.
В тишине перед рассветом меня охватило чувство неуверенности, но уже другое — профессиональное. Я неосознанно растирала заживший кровоподтёк, вспоминая события на автостраде. Дело было даже не в Андрее, которого я видела эти дни только на работе, а в том, что казалось, наши отношения дошли до точки кипения. С момента назначения ведущим врачом шейха он всё время срывался, никак не мог собраться и, что хуже всего, не объяснял причины и мотивы поведения. Догадаться можно было и так: у них с Полиной всё плохо.
В раздевалку влетел Курумканский и, окинув помещение лютым взглядом, зло мотнул головой. И я поняла — вот оно, то, что тревожит и грызёт с утра.
— Что?
— Его нет. На звонки не отвечает.
Они планировали начать в девять утра. Пациент был готов, проводились последние анализы и приготовления. Но главного хирурга-трансплантолога не было на месте. Я могла только моргать.
— Где он? Где? Черт возьми! Собирайся, — скомандовал он мне и вышел из раздевалки.
В следующую секунду я едва поспевала за Курумканским, шагающим к выходу.
— Я так понимаю, дома он не объявлялся?
— Нет.
Он вдруг остановился, резко повернулся и выдохнул:
— Подумай, где он может быть, кроме Польки. Где?
— Я не знаю, — растерянно хлопаю глазами. Андрей, что с тобой? Такой позор для всех нас! Гнев высокого начальства коснется всего персонала.
— Давно не ночевал дома?
— Дней пять, — я припоминала, что с того самого разговора на планерке мы виделись только на работе, и выглядел он неважно. Растрепанный, осунувшийся, небритый — он походил на человека, у которого великое горе.
Курумканский потер бритое лицо и закрыл глаза.
— Подумай, ты его жена. Где он может быть? Где обычно этот засранец заливает горе?
Я пару секунд пыталась понять, о чем он, а затем кивнула.
— На выезде из города, шатры, где поют.
— Поехали.
И спустя десять минут мы ехали по Улан-Удэ в направлении выезда на Байкал. Город в предрассветных сумерках отражал свет фонарей витринами, мигал неоновыми вывесками, позевывая темными окнами многоэтажек.
— Что происходит?
— Полина замуж собралась, — ответил тот после некоторой паузы. — Бросила твоего кабеля.
— За кого?
— Одного из этих адвокатов шейха.
У
— За пять дней?
— Как видишь, ей не требуется много времени на раздумья.
Дальше я ехала молча, сворачивая на нужных поворотах и пропуская машины. Полина выходит замуж второй раз. И верно, очень быстро собралась, но Андрей тогда в машине сказал, что у нее кто-то есть. Значит, она познакомилась с ним до этого или бросила еще кого-то ради нового? Чужая душа потемки. Я думала, что знаю ее, а выходит, совсем нет.
Мы приехали в кафе и, войдя внутрь, очень скоро увидели среди засидевшихся посетителей Андрея. Он пил, и, судя по внешнему виду, давно.
— Какие люди, — усмехнулся он, пока Курумканский оплачивал счет. — Ты забыл про операцию? — спросила я, понимая, что происходит что-то запредельное. Андрей никогда не позволял себе ничего подобного. Даже когда умерли его родители, один за другим. Не заливал депрессию алкоголем и не подводил. Выходит, Полина была для него даже важнее, чем все остальное.
— Жена моя, — он икнул. — И тоже, а-аха.
Мы взяли его под руки и дотащили до машины, под ругань Курумканского, загрузили внутрь.
— Что теперь?
Курумканский свирепо следил за трассой, и было видно, как его трясет от злости. Еще миг — и он взорвется, как разрывная граната, засыпая осколками салон. Он что шаман, что хирург относился к обязанностям с дисциплиной военного. Одни его боялись за это, другие боготворили.
— Он же…
— Козел.
Он, едва сдерживая бешенство, бросил испепеляющий взгляд на безмятежно спящего на заднем сиденье Андрея, а затем на меня. Захотелось выброситься из машины, прямо на ходу.
— Езжай в клинику. Воткнем физраствор, привезем в операционную. Проведешь операцию, а по бумагам проведем этого. Потом пусть шагает на все четыре стороны.
— А если узнают?
— Узнают, так узнают. Нам что? Поехали.
Спустя два часа я натянула шапку, собирая светлые локоны под нее, надела сине-зеленую маску, перчатки. Последние детали одежды. Все, готова.
Вошла в операционную. Осмотрела всех. Почки уже привезли. Катя, анестезиолог, стоит наготове. Другие члены команды рядом. Кто-то по привычке в ослепительно-огненном рассвете включил фоном Линдси Стерлинг, и веселая скрипка с битом заритмировала и понеслась по пространству комнаты. Рядом на каталке спал Андрей. Его также обработали и укрыли синей тканью. Формально он присутствовал на операции. Формально мы были мужем и женой.
Я посмотрела на пустой операционный стол, готовый к работе. Мактума ввели в наркоз и приготовили к операции.
Прикрыла глаза и открыла, оставляя эмоции за спиной. Больше человек, лежащий на столе, не являлся таковым.
Работать.
Обычно в операционных бывает болтовня: шутки, обсуждение важных событий в жизни под негромкую музыку. Невозможно стоять на ногах много часов в полном молчании изо дня в день. На этой операции (первой самостоятельной за долгое время) все молчали. Я сосредоточилась и слишком нервничала, чтобы обсуждать что-то еще.