Скальпель для шейха
Шрифт:
Слова Тукаева успокаивали, и в самом деле, может, я выгодное вложение и опытному глазу виднее, какой из меня выйдет специалист через пять лет. Но сам Тукаев с предложением как кадровик и события в спа-салоне, казавшиеся ничем не связанными, вызывали во мне чувство страха и сопротивление. Не хотелось ничего менять.
Даже если я соглашусь на операцию, в глубине души я знаю, что откажусь от предложения по работе. Андрей будет обижаться, может, даже не будет какое-то время разговаривать.
Делая остановки в положенных местах, мы оставляли
– Дома. Почти дома, – шептала, отмечая, как ближе к пункту назначения асфальт сменился белым настилом.
Чаще встречались избы с седыми столбами коновязи, обвязанными развевающимися на морозном ветру цветными лентами. Без хуралов в дацане не шумно. Один-два посетителя, не больше десятка в день. Андрей решил ждать в машине. Я прошла гороо, натаптывая заметенный путь, готовясь к встрече, чувствуя, отец знает. Ждет. Когда закончила, поклонилась и зашла в маленький домик возле дацана.
Поклонилась низко, с уважением. Дордже не изменился. Невысокий, с коротким седым волосом в малиновом кашае, перекинутом через плечо. Под ним теплый халат, в руках чётки. Кроткая улыбка при виде дочери.
На столе маленький чайник. Рядом белёная дровяная печь, окошко, вышитые на атласе узоры с мантрами, календари с праздниками и хуралами. В углу стоит домашний алтарь с репродукциями святых лам, учивших отца.
– Мэндэ, басанган (Здравствуй, дочь).
Я молча села на скамью напротив, наблюдая, как отец спокойными движениями разливает чай по пиалам. Молча пили его, наслаждаясь сквозящей между ними гармонией. Затем он, убрав посуду в сторону, положил руки ладонями вверх на колени. Я тоже.
Лама начал читать длинную мантру. Звук вибрировал в его груди, будто в аэродинамической трубе, басовым речитативом бил гудящим дрожанием по ней, пропускал звуки по солнечному сплетению, по энергетическим каналам чакр, пока не обрушился через маленький колокольчик, очистив всё пространство вокруг.
На душе успокоилось. Мир отступил и перестал существовать. Безмятежная умиротворенность окутала, и я открыла глаза, посмотрела на отца.
– Ты знаешь, что такое Сангэ?
– Освобождающее вдохновение, – выбрала буквальный перевод с тибетского.
Отец едва заметно кивнул. Многие утверждали, Лама Дордже Баргузинский, давно достигший просветления, обладает даром ясновидения.
– Еще община, басанган. Собрание учеников или Арья.
Я не совсем понимала, к чему он. Но, видимо, мне нужно было знать. Арья – человек, постигающий пустоту напрямую, не опирается на какие-либо косвенные признаки. Отец сам такой. Поговаривали, он продвинулся в духовных практиках, как никто из живущих ныне. А мои сложности, карма, он не будет осуждать. Всё равно
– Мне нужен совет.
– Ты о мужчине?
Я кивнула, заметно потеряв душевное равновесие.
– Мне предложили работу, – я говорила сумбурно, волнуясь, надеясь хотя бы на подсказку.
– Твои испытания очень опасны, басанган. А ты продавец Сангэ.
Такое слышать пусть и от приемного отца обидно. Сердце сдавилось тяжестью, кольнуло. Противна сама мысль: отец считает меня не человеком, спасающим чужие жизни, а обыкновенным торгашом.
– Разве ценно только Учение?
– Вы не делаете бесплатно.
Бесплатно не делаем. Мы вообще ничего не делаем без контроля государства. Это противозаконно и неправильно. Да и зарплату никто не отменял, жить тоже на что-то надо. И вообще не ругал он меня, а констатировал факт. И пусть я не всегда понимала смысл сказанного, как показывала жизнь, он потом доходил. Я же приехала за советом, стоит ли ехать в Москву или нет.
– Как будто это помогает изменить мир, – проворчала я, понимая, что веду себя неблагодарно, но всё равно ничего не могла с собой поделать.
Он едва заметно вздохнул, наверное, подумав, что я безнадежна. Губы великого Ламы дрогнули в легкой усмешке.
Запомни, Басалган, достаточно лишь одной молитвы, чтобы что-то узнать.
— Ну да, ну да, хорошо сидеть в стенах дацана и говорить об этом. Я покорно склонилась в поклоне, получила его благословение, поклонилась Янжиме, а затем собралась обратно. Вот и ответ. Можно съездить, но не стоит браться за предложение и переезд.
Отец вышел проводить меня до ворот дацана, неторопливо шагая по мощёной плитке, не обращая внимания на вьющихся под ногами собак, коих при любом дацане водится множество.
— Я вернусь? — обернулась я, решив на всякий случай уточнить.
— Вернёшься, — он ласково погладил меня по плечу. — Без мужа.
Уже у машины отец сунул руку в свой кош (в таких обычно носят санг для благовоний) и достал оттуда крошечный мешочек.
— Подарок.
Глядя на него, я с удивлением взяла подарок. От отца принимают с благодарностью. Он редко что дарил мне в детстве, да и вообще.
— Что это? — спросила я, разглядывая выцветшую печать на потёртой ткани.
— Ключ к успеху, — произнёс он, впервые на моей памяти неожиданно улыбнувшись.
— Спасибо.
Пару секунд я обдумывала услышанное, затем тряхнула головой и села в машину. Андрей завёл мотор.
Мы двинулись в обратный путь, зная, что отец ещё некоторое время будет стоять у ворот и читать защитную мантру. А Ярикта будет ждать. Она раскрыла материнские объятия густым зимним лесом, подмигивала проносящимися блестящими на солнце речушками и провожала своих детей в дальний и опасный путь.
— Ну и что он сказал?
— Сказал съездить. Но если ты поедешь со мной, — я посмотрела на него серьёзным взглядом, видя, как Андрей сгорает от нетерпения, — то уже не вернёшься сюда. Никогда.