Скандальный роман
Шрифт:
Но даже если она под властью чар браслета, то под какие сейчас попал я сам? Все вопросы и доводы здравого смысла, весь мой гнев и желание наказать ее испаряются, когда соприкасаются наши губы. {Наказать? Разве можно наказывать ту, что пахнет цветущими Аметами и оголенным желанием, и единственной девушкой, к которой сами Боги запретили мне прикасаться. Но сейчас я целую ее влажные губы, я пью ее стоны, ощущая, как внутри пульсирует энергия невидимой силы. Она искрится между нами, пылает…. Никакие Боги не властны остановить меня.}
Толкаюсь языком в ее губы, ощущая, как ее пальцы в том же ритме двигаются по моему члену сквозь кожаные брюки. Целую вечность я не был так возбужден. Я на грани, в минутах от оргазма…от
— Сними его, мой Амид. И я отдам тебе все, что у меня есть, — шепчет ее чувственный голос, и, обхватив ее ягодицы, я вжимаюсь эрекцией в развилку между бедрами девушки, и она вторит мне, нетерпеливо постанывая в мои губы. Ее слова звучат сквозь пелену животной похоти, которая застилает мне глаза.
Она сумасшедшая, если думает, что я сниму браслет. Поглаживаю соски через тонкую ткань, наслаждаясь чарующими звуками ее удовольствия. {Почему же ты не начала с этого, Мандиса? Там, в купальне все могло быть иначе. О великий Сах, что это? Неужели раскаянье?}
Что происходит, почему я не могу сопротивляться ей? Отрываюсь от припухших губ, пристально рассматривая раскрасневшееся лицо в поисках неискренности или лукавства. Она нежно улыбается мне, словно я сейчас — единственное, что ей жизненно необходимо.
{Что же ты творишь, Иса…
Спустя сотни лет ничего не изменилось.
Я по-прежнему околдован ею.}
И прямо сейчас тоже. Так же как и я использую образы, чтобы заставлять женщин истекать влагой, сжимая бедра, даже не касаясь их, Мандиса каким-то непостижимым образом воздействует на меня, улавливая мои желания на подсознательном уровне, олицетворяя собой все то, что я когда-либо желал. Я не знаю, намеренны ли ее действия, или инстинкт владеет огненной Рией в это момент. Я не могу вырваться, когда ее тело так близко, когда ее глаза умоляют о большем, гораздо большем, чем происходит сейчас.
— Сделай же это… — просит она, и я не сразу понимаю, что имеется в виду. Ее глаза горят, когда мы смотрим друг на друга. — Сделай это, сними браслет, — звучит у меня в голове. Не разрывая зрительного контакта, я заставляю ее поднять руки и силой своей воли удерживаю их в этом состоянии. Весь ее облик источает страсть, и у меня есть только один способ проверить, насколько она настоящая. Мне нужно знать, прежде чем я сорву с нее тонкие тряпки и, раздвинув бедра, войду в истекающее влагой тело. Прежде, чем буду вбиваться в него со звериной старостью под аккомпанемент ее криков и стонов, оставляя следы своих рук на ее нежной коже. Прежде чем я возьму ее всеми способами, которыми мужчина способен обладать женщиной, я хочу знать, что согласие ее тела продиктовано не только магией. Что она хочет меня. По-настоящему хочет меня.
Опускаю взгляд на браслет на руки Мандисы, и он с грохотом падает вниз, несколько раз с грохотом подпрыгнув на каменном полу.
— Поцелуй меня снова, Амид. И я сделаю все, что ты захочешь, — обещает мне Мандиса, продолжая смотреть такими ме же полными одержимой страсти глазами. Я готов уступить, одурманенный обещанием бесконечного экстаза в расширенных глазах огненной рии. Склоняюсь ближе, ощущая жар на губах, который постепенно распространяется на все мое тело. Резкий звук, хлопанье крыльев где-то над нами вырывает меня из омута страсти, и я поднимаю голову….
Пепельно-белая птица Оракула — Арабу, цепляясь когтями за прутья решётки, смотрит мне в глаза пронзительным взглядом абсолютно-черных глаз. Последний раз его видели сотни лет назад на руинах храма Арьяна, в котором состоялись собрания Семи Правителей павшей Минтаки. Легенды гласят, что появление белого арабу стало предвестником предсказания, найденного на стенах древнего разрушенного сакрального места. Легенды говорят, но я знаю точно. Я был там, на руинах храма, я видел белого арабу, и я первым прочёл слова предсказания.
{«Да придет в теплые земли разрушенного храма Ори Великий Царь, сокрушив всех наследников Правителей Минтаки, и овладеет он зеркалом Креона и поднимет Аспис Элиоса, и скажет всем живущим на земле и небесах — Я один буду править вами. И никто, ни Боги, ни твари земные не смогут сокрушить моей власти. Да будет так.»}
— Это всего лишь птица, Кэлон. Поцелуй меня, Амид, — зовет меня ласковый голос Мандисы. Арабу снова хлопает крыльями и взмывает ввысь, исчезая в чернеющем небе.
— Кто ты, Сах тебя побери, — выдыхаю я, отстраняясь на безопасное расстояние и потрясенно глядя в лицо девушки. Я чуть было не позволил ей сжечь себя, поддавшись ее чарам. У меня хватило ума не освободить ее руки. — Кто научил тебя, Иса? Кто дал тебе такие силы?
— Моя ненависть к тебе, ублюдок! — отчаянно дергаясь всем телом, с яростью бросает мне Мандиса, осознав, что момент упущен и дальнейшее притворство не имеет смысла. — Неужели ты подумал, что я могу хотеть тебя после того, что ты устроил, мерзкое чудовище?
Стиснув челюсти, я наклоняюсь, поддевая указательным пальцем браслет и бросаю им в девушку.
— Я приказывал никогда не снимать его, Иса? — медленно спросил я. И мой взгляд неспешно ползет по длинным ногам вверх, минуя задравшееся платье, задержавшись на плотно сжатых стройных бедрах, которые еще недавно так сладострастно прижимались ко мне, по вздымающейся груди и хрупким плечам, пока не встречается с аметистовыми горящими одержимой ненавистью глазами. Неужели я на долю секунды мог поверить в то, что она могла желать меня по собственной воле? Магия браслета усиливала ее реакции, вызывала потребность, но даже она не способна заставить ее принять меня полностью. Душа Мандисы отрицает то, к чему стремится тело, активизируя в ней те самые задатки огненной рии, дремлющие способности, усиливающиеся в стократ, когда она испытывает диссонанс в чувствах. Она сопротивляется, даже понимая, что наша битва никогда ею не будет выиграна. Однажды я уже совершил ошибку, поверив в то, что зачарованный браслет даст мне желаемое. Я слишком хотел прикасаться к ней без угрозы до конца жизни носить ожоги нашей страсти на своей коже, и на какой-то момент мне даже казалось, что моя хитрость сработала. Ее глаза, как и пять минут назад, обещали мне божественное удовольствие, она являла собой саму любовь, но мысленно никогда не переставала видеть во мне чудовище, от которого шарахалась, будучи маленькой девочкой. В те далекие времена способности огненной рии достигли своего расцвета, и я не мог проникнуть в ее мысли или сердце. Мне оставалось только верить собственным глазам, и я верил, но, как оказалось, напрасно. Я был одержим недоступной принцессой, которая играла нашими с Нуриэлем сердцами, снова и снова сталкивая нас между собой, и тогда я считал ее поведению наивным желанием посмотреть, как ради нее дерутся двое самых сильных мужчин в Элиосе. Каждый из нас считал, что это его любит прекрасная рия и пытается вызвать ревность своим флиртом с другим. И в итоге наше соперничество закончилось трагедией в тот самый день, когда я увидел ее, раздвигающей ноги для Правителя. Но даже тогда я не хотел признавать, что она по своей воле позволила ему целовать и ласкать ее тело, еще не остывшее после жаркой безумной ночи, что она провела со мной. Я обезумел от ярости, гнева и ревности, я готов был убить Нуриэля, и я бы сделал это. Я защищал ее, несмотря на то, что увидел, на чувство вины и стыда, которое прочитал в глубине ее глаз и в том, как она закрывала обнажившуюся грудь, которую минутой ранее сжимали руки Нуриэля. Я пытался найти какие-то причины, объяснения случившемуся, я совершенно потерял разум. И лишь когда ее ладони оставили огненные следы на моих плечах, до меня снизошла истина. Она сняла браслет…. И пришла к Нуриэлю. Сама пришла. Потому что любила его. Все это время любила его.